Но именно это и погубило их в конце концов: то, что она продолжала убегать от эмоций. От боли. От воспоминаний об Эрике.

Она оставила ее, но ей не следовало этого делать. Она должна была быть там.

Она должна была умереть вместе с ней.

Это была ужасная мысль. Эгоистичная мысль по отношению к ее родителям, особенно к ее матери, которая потеряла в своей жизни больше, чем следовало бы любому родителю. Но это была одна из темных истин ее души. Одна из тех истин, что таятся в глубине сознания, выглядывая только поздно ночью, никогда не озвучиваясь, едва узнаваясь.

– Мой отец был из очень богатой семьи, – сказала Мэгги. – Он был хорошим человеком… замечательным человеком. Когда мой дед умер, он унаследовал много денег. Это сделало его мишенью. Это сделало нас мишенью.

Джейк придвинулся к ней так, что его плечо прижалось к ее плечу, ее талия прижалась к его сильному, теплому телу. Он сжал ее руку, придавая ей силы продолжить.

– Моя мама всегда хотела, чтобы мы выросли нормальными. – Мэгги улыбнулась воспоминаниям. – Мы ездили на школьном автобусе, как и все остальные. Она не хотела, чтобы мы выросли снобами. – Мэгги посмотрела на старые дубы, окаймлявшие розарий, их древние ветви отбрасывали глубокие тени на гравийную дорожку. Затем она глубоко вздохнула и продолжила:

– Это был обычный день, все было нормально. Наш дом находился в нескольких милях от города, так что нас с Эрикой всегда привозили домой последними. Мы не увидели ничего странного в том, что автобус вел новый водитель. Такое иногда случалось.

Она видела, как Джейк складывает все воедино, и ужас, который отразился на его лице, когда он понял, что она собирается ему сказать. Пол не сделал этого – он словно испугался самого страха. Он боялся даже догадываться о том, что это может значить, боялся всерьез подумать о том, что с ней случилось. Возможно, на лице Джейка и был написан страх, но в его глазах и прикосновениях чувствовалась поддержка. Это помогло ей так, как никогда не помогало беспокойство Пола и его деликатность.

Мэгги посмотрела на пушистые облака на фоне ярко-синего неба. Она сморгнула слезы.

– Но водитель не затормозил на нашей обычной остановке, – сказала Мэгги хриплым от волнения голосом. – Мы думали, что он просто ошибся. Эрика встала, чтобы сказать ему, а потом…

Она все еще видела вспышку пистолета, то, как Эрика отшатнулась назад, как она побежала, чтобы прикрыть Мэгги своим телом, как автобус раскачивался взад-вперед, а водитель, какой-то мужчина, которому заплатил их похититель, кричал ей, чтобы она не двигалась. От этого воспоминания ей захотелось свернуться калачиком внутри себя, спрятаться. Но присутствие Джейка придавало ей храбрости. Оно дало ей открытость, которая так долго ускользала от нее.

– Автобус отвез нас в пустынное место, где нас уже ждал какой-то человек. Он отдал водителю деньги, завязал нам глаза и бросил в багажник машины, – сказала Мэгги.

– Мэгги… – Хрипловатый голос Джейка был полон не жалости, как она опасалась. Вместо этого в его голосе послышалось понимание. Понимание того, что сделало ее такой, какая она есть, и в то же время сломало.

– Он держал нас пять дней, – сказала Мэгги. – Эрика… она всегда была сильной. Она не доверяла ему, не верила, что он отпустит нас. Мы знали, что мама и папа отдадут все деньги, которые у них были, но дни шли, и мы начали понимать, что что-то пошло не так. Что-то изменилось… Мы знали, что должны были попытаться сделать что-то… – Она сглотнула и продолжила: – Эрика была высокой. Она пошла в отца. Деревянный чулан, в котором нас держал похититель, подгнивал, в нем была небольшая дыра. Нам удалось расширить ее достаточно, чтобы я могла протиснуться – но только я. Я не хотела оставлять Эрику одну. Боже, я совсем не хотела оставлять ее одну… – Ее голос дрогнул, когда она вспомнила отчаяние, охватившее ее тогда, мольбу на лице Эрики – настойчивые слова о том, что это был единственный выход. Знала ли она, что для нее это значило смерть? Имело ли это для нее какое-то значение?

Мэгги знала, что нет. Она знала, что Эрика не могла не понимать, что повлечет за собой ее выбор и что это не имело для нее никакого значения.

Она пожертвовала собой, чтобы Мэгги могла жить, – и как же Мэгги отплатила ей? Ей не удалось сделать то, чему она посвятила всю свою жизнь. Мэгги сморгнула слезы, дрожа от правды, которую она так доверчиво открыла Джейку. Это должно было напугать ее, но он заставил ее чувствовать себя в безопасности. Понял ее.

Он понимал, что такое боль, – его тоже преследовали призраки.

– Оставить ее там… бежать через лес… это было самое трудное, что я когда-либо делала, – призналась Мэгги. – Я точно помню ее слова. Эрика сказала мне: «Неважно, что случится сегодня вечером, мы с тобой пройдем через это вместе». Но это не так, Джейк. Я бросила ее. Я бросила ее, а когда вернулась…

Она не смогла закончить. Она не могла ему сказать. Она не могла вернуться туда, в эту комнату, полную крови, – ужасного доказательства того, что ее сестра мертва.

Того, что она бросила ее умирать.

– Что случилось, когда ты вернулась? – тихо спросил Джейк.

Мэгги отвела взгляд от выражения принятия в его глазах, от понимания. Она этого не заслуживала, как бы сильно ей того ни хотелось.

– Там была кровь, – дрожащим голосом произнесла она, вспоминая. – Ее кровь, она была повсюду. Но ее тело исчезло. Он… он даже не оставил его, чтобы мы могли ее похоронить. Ее надгробие стоит на пустой могиле, и моя мать ходит и сидит там каждое воскресенье, потому что это единственное, что у нас есть. И это моя вина – я бросила ее. Я не должна была ее бросать.

На глазах у Мэгги выступили слезы. Она отчаянно пыталась сморгнуть их, но решила не прятать их, когда ей это не удалось. Слезы потекли по ее щекам, и Джейк протянул руку, смахивая их большим пальцем – нежность его прикосновений вызывала в ней совсем другую боль.

– Ты сделала то, о чем она просила, – мягко сказал Джейк. – Ты была хорошей младшей сестренкой, Мэгги. Ты слушалась ее, как и должна была. Ты поступила так, как она и хотела.

– Я не смогла спасти ее, – сказала Мэгги, чувствуя, как эти потрескавшиеся и тяжелые слова создают вокруг нее барьер вины.

– Но ты позволила ей спасти тебя, – сказал Джейк, потрепав ее по щеке, его сильная и грубая ладонь коснулась ее мягкой кожи. – Она знала, что ты будешь в безопасности. Что ты свободна. Это так важно, Мэгги. Я почти уверен, что это было для нее всем.

Она встретилась с ним взглядом, и серьезность его глаз, искренность его слов согрели ее до глубины души. Это заставило ее почти поверить ему.

Ей хотелось верить ему.

– Она была героем, – сказал Джейк.

– Она была моим героем, – сказала Мэгги. – Потом я пыталась загладить свою вину перед ней – перед нами. Перед теми девочками, которыми мы были… перед той женщиной, которой она никогда не станет. Я усердно училась в школе. Я сосредоточилась на поступлении в академию. Это было все, чего я хотела… все, о чем я думала. Я пила, спала и ела переговорами. Мне нужно было понять мотивы преступления. Осознать случившееся. Мне это было необходимо… – Она отвела взгляд, и его рука упала с ее щеки. Мэгги не знала, как выразить это жжение внутри нее, ее стремление понять преступный ум, расчленить его, как будто, если бы она поняла его логику, она смогла бы открыть правду о том, что случилось с Эрикой.