— Ого… — Аня поднимается и удивленно смотрит в телефон. — Я больше часа сплю. И тишина… как ты их успокоила?

— Я работала в парке, на аквагриме. Детям нравятся такие штуки.

— Они даже мне нравятся. А нарисуешь мне туфельку?

— Туфельку?

— Ну да. Как у золушки. Очень надо, правда.

Пожимаю плечами и, пока дети лакомятся чаем с пирожными, рисую Ане на плече симпатичную сверкающую сиреневую туфельку из бабочек и цветов.

— Может, останетесь на ужин? — вдруг предлагает она. — Мы будем делать шашлыки.

— А муж разве не болеет?

— Ой, да у мужа тридцать семь и два была после пьянки, сам не спал, мне не давал, зато дети выспались и по мне с шести утра прыгают. Через часик Игорь вернется, пожарим мясо и сварим глинтвейн. Погода самая подходящая. Давай, дети поиграют.

Я не уверена, что это хорошая идея. Хотя, пожалуй, мы успеем вернуться к восьми — уговор на встречу в гостиной никто не отменял. Но все равно оставаться на ужин у соседей… не слишком ли это личное?

— Мне кажется, Сергей Васильевич будет недоволен, — наконец говорю. — Все же я его сотрудник.

— Так зови, — пожимает плечами Аня. — Пусть тоже забегает.

Она еще немного уговаривает, но мысль о том, чтобы позвать куда-то Сереброва, пугает меня до глубины души. Почему-то даже в форме вопроса эта идея кажется мне самоубийственной. Между нами огромная разница, пропасть, и музыку в этом спектакле заказываю не я.

Аня с подозрением на меня косится, когда я решительно отказываюсь. Наверное, видит, что мне очень хочется провести время у них, но не понимает, почему нельзя. Наконец я нахожу удобное объяснение, и оно почти правдивое:

— Спасибо тебе за приглашение, но я все же не гостья у Серебровых. Я могу вставать, когда захочу, работать, сколько хочу, но вчера я весь день плохо себя чувствовала, сегодня с утра я занималась своими делами и поработала несколько часов, после обеда, опять же, занималась Элей и пошла к вам, а если сбегу на шашлыки еще и вечером… даже у святого терпение лопнет.

— Ты что, будешь работать до позднего вечера?

— Нет, часов до девяти…

— Ну вот в девять, если не уработаешься, и приходи. Мы долго сидим, завтра муж дома.

На том и дговариваемся. Эле так нравится с детьми, что мне даже жалко уводить ее из гостей. Когда мы жили в городе, она ходила в сад, общалась и играла. В доме Сергея ей скучно, хоть она и окружена кучей крутых игрушек.

Надо заканчивать картину. Но я знаю, почему тяну, почему работаю по паре часов в день. Меня грызет совесть, но по-другому не выходит. Я просто боюсь разговора с Серебровым по завершении. Боюсь, что он не захочет нас отпустить и одновременно боюсь, что отпустит.

Вот так выглядит собака на сене.

Рисую, не забывая фотографировать процесс — это посоветовала Марина, для портфолио, если вдруг случатся и другие заказы. Время неумолимо приближается к восьми. Нужно переодеться, нужно спуститься и ждать, но… приходит сообщение, и я чувствую смесь облегчения и разочарования. Эта эмоциональная солянка изрядно веселит.

"Можешь отдыхать. Я буду поздно".

Я несколько минут колеблюсь, а затем пишу:

"Аня пригласила нас в гости вечером. Вы не против?"

"Иди. Пусть Рома проводит".

Вот и все. Просто и совсем не стыдно. Ну или немного, потому что даже с учетом полностью забитого работой времени я чувствую себя ленивой и медлительной. Даже прежняя отговорка "краска должна просохнуть" не работает.

Мы снова идем к Ане, чему очень радуются дети.

— Как нам не хватает здесь общей площадки, — сетует Аня, глядя на счастливых близнецов. — Все отгородились заборами.

Мы сидим в беседке за столом. Дети бесятся на площадке. Аня сонная, но довольная и раскрасневшаяся от глинтвейна. У нее очень приятный муж, какой-то спокойный и немногословный. От мангала идут умопомрачительные запахи. Еды столько, что кажется, будто они ждали роту солдат на ужин.

— Почти, — смеется Аня. — Должны были приехать сестра с мужем, но не успели, приедут утром. Так что вся еда наша.

Мы болтаем о всякой ерунде, пьем горячее вино и мне так хорошо, как не было уже давно. Здоровая и счастливая Элька бегает с новыми друзьями, изредка подбегая к столу, чтобы ухватить из моей тарелки креветку или кусочек картошки, а затем снова возвращается к своим. Игорь занят какими-то бумагами, в которые утыкается, когда не занимается мясом и не ест. Аня только фыркает.

— По-моему, громче всех радовался он, когда вы написали, что придете. Не надо меня развлекать.

— Я все слышу, — задумчиво отзывается мужчина.

Аня смешно морщится и показывает ему язык.

— Она делает то же самое, когда в ее кофейне проверки. Вообще неясно, есть у меня жена, нет жены, по дому тень бродит.

— Хорошо, что мы в противофазе так. Я была принципиально против нянь, но скоро Лешенька будет выше меня.

— Угу, — добавляет Игорь, — и перестанет бояться меня. Тогда от дома останутся руины.

С площадки вдруг доносится рев, в котором я, похолодев, узнаю Элькин. Но прежде, чем подрываюсь смотреть, что случилось, виновница переполоха является сама, на руках у какого-то парня, на вид чуть постарше меня. Коленка у племяшки разбита, а следом плетутся виноватые Лиза и Дима и чуть потрепанный Лешенька.

— Что случилось?! — спрашивает Аня.

— Да ничего, с качелей свалилась, — отвечает парень. — Беситься надо меньше. Все, малышня, залезли на скамейку и дружно ужинаем, активные развлечения на сегодня закончены.

Аня ведет меня в дом, чтобы промыть Элину коленку и намазать зеленкой. Меня поражает обстановка. Все же дом Сереброва еще не закончен, в некоторых комнатах нет ремонта, в некоторых лежат нетронутые упаковки с материалами, да и я развернула в гостиной целую художественную мастерскую. А дом Ани — настоящий шедевр, иллюстрация идеального сочетания вкуса и достатка.

— А кто это? — спрашиваю я.

— Брат Игоря, Алекс. Мы его не ждали, вообще он в городе живет, но иногда приезжает. Единственный авторитет для Лешки, потому что его тренер. Даже не знаю, что сказать… позвали, называется, в гости, чуть ребенка не угробили… их невозможно оставить одних!

— Да ладно, — отмахиваюсь я, — она и с моим присмотром умудряется разбивать коленки. И я разбивала.

Эле уже не больно, Эля уже увлечена большим красивым витражом в гостиной Крестовских. Мы решаем не бинтовать ей колено и просто прижигаем зеленкой. Но на всякий случай обратно к столу я несу ее на руках.

— Скоро ты станешь слишком тяжелой для таких поездок.

Мы сидим до первой темноты, пока дети не начинают клевать носом.

— Наконец-то! — восклицает Аня. — Я нашла этот предел, когда у них кончается батарейка.