силясь заметить Хрипатого, но тот ничем себя не выдавал.

Руки-ноги тряслись. По спине стекал пот. Максим мысленно обращался к колену: «Только не подведи. Только не подведи…»

— Куда мы? — спросил Хирург.

— Сейчас найдём укромное место. Спрячу тебя и поищу рюкзак. Обработаем и перебинтуем рану. Всё будет хорошо.

— Смешной ты, Максим. Наивный. — Хирург сплюнул. Вытер губы ладонью. — Чем он в меня?

— Дробью.

— Калибр ружья?

— Двенадцатый. Молчи, Хирург. Не трать силы на разговоры.

— Номер патрона?

— Не знаю.

— Знаешь, Максим. Это ведь твоё ружьё.

— Не моё.

— Ну и ладно, — хрипло выдохнул Хирург. — Ранение из двенадцатого калибра тяжелее, чем из шестнадцатого.

— Разбираешься в ружьях?

— Я врач… — Хирург сплюнул. — В патроне примерно пятьдесят дробин.

«От сорока семи до пятисот, и чем меньше свинцовых шариков, тем они крупнее», — подумал Максим. Олег охотился на диких уток и кабанов. Наверняка использовал среднюю по размерам дробь. Но в случае с Хирургом это не играло большой роли.

— Рана как от разрывной пули, — продолжил Хирург.

— Ты назло это делаешь?

— Что?

— Болтаешь.

— Извини. — Хирурга надолго не хватило. Он молчал минуту или две и снова заговорил: — Дробины, вследствие внутреннего рикошета, оставляют изогнутые, зигзагообразные раневые ходы. Они засорены порошинами, клочками войлочного пыжа, ошмётками одежды, осколками костей.

— Не хочу слушать лекцию, — отрезал Максим.

Он всё знал. Однако Хрипатый стрелял не в упор, а с расстояния десять или пятнадцать метров, и оставалась надежда, что кости целы и дробины застряли в мягких тканях, а не в жизненно важных органах.

Хирург слабел. Повиснув на Максиме, еле передвигал ногами. Из уголка рта текла струйка слюны странного цвета. Кровь… Из груди вырывались булькающие звуки. Дело дрянь…

— Я устал, — прошептал он. — Хочу лечь.

— Ещё чуть-чуть. Сейчас найдём дупло.

— Какое?

Максим проморгался; от солёного пота щипало глаза.

— Есть тут одно. Там и передохнём.

— Или передóхнем.

— Как бы не так! Я тебя спрячу, сам чёрт не найдёт. Прибью Хрипатого. Потом найду рюкзак.

Хирург беззвучно рассмеялся:

— Ты смешной… Мои лёгкие как решето. Почему я не умер? Ты видел, как избили Шнобеля? Его голову видел? Там не мозг, а холодец. А он не умер. И Гвоздь. Он не должен был проснуться, но проснулся. Почему я до сих пор дышу? Будто время остановилось.

— Жизнь растянулась, — предположил Максим.

— Не-е-ет. Растянулись мучения. А смерть — это точка. Она не растягивается.

— Я не говорил о смерти.

— Да? Значит, послышалось. — Хирург закашлялся. Восстановив дыхание, сплюнул и вытер губы.

Заросли бузины сменились ракитником. Ветви раскидистые, опущены вниз. Пригибаясь, Максим пошёл между кустами, выбирая более высокие.

Хирурга, вынужденного тоже сгибаться, качало из стороны в сторону.

— Давай отдохнём, — попросил он.

Максим подтащил его к сосне, прислонил к стволу:

— Стоишь?

— Стою. Долго нам идти?

— Не знаю. Сейчас осмотрюсь. Только не упади.

Разглядев очертания поваленного дерева, Максим наклонился пониже, раздвинул руками ветки ракиты, как вдруг Хирург громко произнёс:

— Максим, беги!

Он обернулся и прошипел:

— Какого чёрта?

В эту секунду Хирург вышел из-за сосны, выпрямил спину, развернул плечи и проорал:

— Беги!

Раздался выстрел, и Хирург упал как подкошенный.

Не в силах пошевелиться, Максим прошептал:

— Что ты наделал?.. — Сбросив оцепенение, подполз к Хирургу. — Что ты наделал?..

Проверил пульс. Сердце не билось. Точка.

В душе закипала злость. Максим встал в полный рост:

— Ты сука, Хрипатый! Мразь и подонок! Только трус стреляет в спину!

Прозвучал щелчок. Осечка.

Над лесом пронёсся душераздирающий женский крик:

— Данька, беги!

Максим развернулся и побежал, подтягивая ногу. Щёлк. Снова осечка. Заросли поредели. До лиственниц осталось два-три шага. Грянул выстрел. Максим уцепился за лохмотья лишайника и, срывая их с веток, рухнул на землю.

— 29 ~

Хрипатый начал размышлять о побеге, как только очутился в колонии. В отличие о тех, кто рвётся на волю ради самой воли, он хотел завершить одно важное дело, а потом, если его поймают, был готов сидеть в тюрьме хоть до скончания своих дней. Порой Хрипатого мучили сомнения: он человек городской, а вокруг леса непроходимые, между населёнными пунктами десятки километров. В деревню не сунешься — там его сразу накроют. До крупного города, где проще затеряться, топать и топать — через тайгу, без знания правил выживания в экстремальных условиях. Но вера в собственные силы брала верх.

Этим утром Хрипатый наконец-то оседлал удачу. Без труда выбрался из автозака. Никем не замеченный в царящем хаосе, юркнул в лес и примкнул к таким же, как он, беглецам. Обычно Хрипатый действовал в одиночку, но в этот раз изменил своим принципам, поскольку три головы (его, Жилы и Бузука) лучше, чем одна. Особенно если в двух головах язык — рабочий орган. В том смысле, что в лесу нередко бродят туристы или грибники и ягодники — братки могли получить от них нужную информацию, а Хрипатый не мог, хотя владел даром речи ничуть не хуже, чем любой другой здоровый человек. Его онемению, точнее сказать — обету молчания, была причина, тесно связанная с неоконченным важным делом.

Братва бежала несколько часов. Лес становился всё глуше, всё мрачнее, а значит, они забрались довольно далеко от цивилизации. Зэки решили устроить привал и поразмыслить над планом действий. Хрипатый послушал предложения и, сообразив, что с такими спутниками каши не сваришь, отправился на разведку.

Он, обладающий тонким слухом и острым взглядом, столкнулся со стариком случайно. Тот двигался совершенно бесшумно, словно рыба в воде. Непонятно, как ему удавалось не наступать на сухие ветки и не спугивать стайки птиц. Его широкий брезентовый плащ сливался с растительностью, пятнистая кепка терялась в узорах листвы. Два путника, беглый уголовник и деревенский дедок, встретились нос к носу в дремучей чащобе, в одной точке на бескрайнем пространстве. Любой сказал бы, что Хрипатому подфартило. Он тоже так решил.

Первая мысль — отвести старика к браткам. Тут же возник вопрос: зачем?

Хрипатого нервировал туповатый Сява, раздражал «обиженка» Шнобель, злил гонористый Жила, бесил пустомеля Гвоздь, напрягали командирские замашки Бузука. Единственный зэк, достойный уважения, — Хирург. Не пыжится, не рисуется, не прогибается, не лезет на рожон. Но и от него мало пользы.

Какой смысл вести деда к дружкам, когда подвернулся шанс от них отколоться? Приближался вечер — старик явно надеялся добраться до дома засветло. Следовательно, поблизости находится деревня. Возможно, туда не успели сообщить о беглецах. Вдобавок ко всему, деревня деревне рознь. Если в глухомани стоит три избы, то там наверняка нет ментов. Если деревня большая — не обязательно в неё входить, можно пойти по колее или