— Джинни, да плевать мне на его работу! — сказала я, когда сестра успешно затолкала ложку шариков в довольный ротик Одиссея. — Он меня бросил! А потом начал спать с Амандой! Разве можно такое простить?

— Эм, тебе почти тридцать. — Джинни скармливала Одиссею шарики, и молоко шоколадного цвета тонкими струйками стекало по его подбородку. — Пора уже повзрослеть. Если твой жених загулял, значит, ему чего-то не хватало дома.

— Да перестань, Джинни! — вспылила я, почему-то разозлившись на нее сильнее обычного. — Ты же не хочешь сказать, что он ушел к Аманде, потому что мы мало трахались?!

— Эмма, не при ребенке! — упрекнула меня сестра.

— Трах-трах-трах! — восторженно заверещал Одиссей, плюясь во все стороны шоколадными сгустками.

— Прости, пожалуйста… — выдавила я, виновато поглядев на племянника. — Серьезно, Джинни. Я не могу вернуться к Брету.

Сестра вздохнула, опустила ложку и отвернулась от Одиссея. Тот сразу опрокинул миску и принялся слизывать со стола шоколадные шарики, сосредоточенно бормоча под нос «трах-трах-трах».

— Эмма, я всего лишь хочу тебе помочь, — сказала Джинни. — Видит бог, мама с папой тут не советчики. Похоже, только я в нашей семье умею строить отношения.

Я решила сменить тему, пока у меня не возникло желания вылить оставшиеся размокшие шарики на безупречную головку идеальной жены.

— В общем, я решила узнать, нет ли на Парк-авеню каких-нибудь новых ресторанов, — сказала я, имея в виду торговый и развлекательный район Винтер-Парка.

— Ты хочешь быть официанткой?! — с ужасом вопросила Джинни.

Я пожала плечами.

— Ну, в «Бой банде» меня не возьмут, а другой работы в музыкальной сфере здесь нет. Можно попробовать устроиться в пиар-агентства, только не знаю, выйдет ли.

— Но пойти в официантки! — Джинни посмотрела на меня едва ли не с омерзением, — Тебе уже двадцать девять!

Я прикусила губу и твердо решила не спорить.

— Что ж, — через минуту сказала Джинни, — в ресторане хотя бы полно богатых мужчин. Главное — флиртуй побольше!

— Я там работать буду, а не на мужа охотиться, — с досадой ответила я — И потом, я, кажется, влюбилась во француза, который терпеть меня не может.

— Что? — рассеянно переспросила Джинни.

Она снова занялась Одиссеем, который доел шарики и разбрызгивал по кухне шоколадное молоко.

— Так, ничего… — вздохнула я.

— Мужа-хот! Мужа-хот! Мужа-хот! — твердил Одиссей — видно, он слушал меня внимательнее, чем его мама.

К концу недели я устроилась официанткой во французско-американский фьюжн-ресторан «Френчи» на Парк-авеню. Его владелец, Пьер, был приятно удивлен, что я недавно вернулась из Парижа, и сразу взял меня на работу.

— Вы знакомы с Гийомом Ришем? — спросил он, прочитав мое резюме.

Я кивнула, подумав про себя, что напрасно добавила эту жалкую строчку в свой послужной список.

— Merveilleux! — оживившись, воскликнул он. — Это же настоящая звезда! Вы слышали его новый сингл, non?

Слышала, как же. «Красавицу», второй сингл с нового альбома, совсем недавно начали крутить по радио. В Сети даже поговаривали, что в десятку «Билборда» могут попасть сразу две песни Гийома — «Город света» и «Красавица».

Мы с Поппи созванивались несколько раз в неделю — только этими разговорами я и жила. И пусть я потратила целое состояние на международные телефонные карточки, мне было бесконечно приятно от мысли, что я могу поговорить с настоящей подругой. А слушая ее болтовню о расцветающем романе с Дарреном и все более редких свиданиях с ничего не подозревающими французами, я хохотала и ненадолго забывала о своем одиноком яситье-бьггье у сестры и о работе, которая приносила мне куда меньше удовлетворения, чем прежняя.

Поппи несколько раз заговаривала о Гейбе: после презентации он ходил как в воду опущенный. Впрочем, она могла нарочно это придумать, чтобы меня подбодрить.

— Хватит уже о нем, — в конце концов сказала я. — Надо жить дальше.

Конечно, легче было сказать, чем сделать, потому что о Гейбе мне напоминало практически все. Каждый раз, включая радио, я попадала на «Город света» или на «Красавицу». — От второй песни мне становилось особенно грустно, потому что Гийом пел ее на презентации, после которой моя жизнь рухнула.

Поппи добросовестно сообщала мне обо всех успехах Гийома, а на той неделе, когда я устроилась на новую работу, по одиннадцатичасовым новостям показали видеоролик: Гийом мчался по Сене на водных лыжах, а за ним — три полицейских катера. Разумеется, из одежды на нем были только трусы с Губкой Бобом и цилиндр. Я немного похихикала, а потом застонала из сочувствия к бедной Поппи. Раньше я думала, что буду безумно рада, когда мне не придется в очередной раз отдуваться за Гийома Но теперь, увидев, как он машет рукой и весело улыбается в камеру, незаконно катаясь по Сене, я заскучала по нему — и по прежней работе — еще сильнее.

— Понятия не имею, как тут можно выкрутиться, — созналась Поппи, в панике позвонив мне с мобильного.

— Скажи, что он не справился с управлением и случайно угодил в Сену, — посоветовала я.

— А почему он был в одних трусах? Я подумала с минуту.

— Потому что перепутал их с плавками. И пусть винится за это досадное недоразумение.

— Эмма, ты гений! — рассмеялась Поппи.

— Я бы так не сказала, — пробормотала я.

Две недели спустя я сидела в гостиной с Одиссеем, смотрела субботние мультики по телевизору и пыталась не дать племяннику лизать ковер (видно, он польстился на новый освежитель для ковров с запахом шоколада, от которого в доме всегда пахло выпечкой). Одиссей лепетал что-то бессвязное — меня это немного беспокоило, все-таки ребенку было уже три года, — но Джинни только радостно сюсюкала ему в ответ.

— Одиссей, говори словами, — тихо сказала я, чтобы сестра не услышала.

Она всегда считала, что упреки могут нанести непоправимый вред хрупкой детской психике. Не мое дело, конечно, но я рассудила, что куда больший вред хрупкой психике Одиссея нанесет реакция сверстников, когда он начнет угукать и агакать на детской площадке.

— У-гу ба а-га ба, — сердито ответил мне Одиссей и снова лизнул ковер.

Тут в дверь позвонили.

— Эмма, откроешь? — раздался сверху голос Джинни. — Я очень занята! — Конечно! — крикнула я, обрадовавшись, что могу на несколько минут снять с себя ответственность за потребление Одиссеем освежителя для ковров и за развитие его речевых навыков.

Вообще, это было вовсе не мое дело, но как любящую тетю и крестную меня многое заботило.

Расправив мятую футболку и пригладив волосы (кстати, а когда последний раз я их мыла? Да какая разница…), я подошла к двери и изумленно раскрыла рот, увидев того, кто стоял на пороге в брюках цвета хаки и строгой рубашке, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с букетом роз в руке.