Ее муж, достойный преподобный Билл Лазарус, всегда сомневался в мальчике. «Если ты достоин доверия, тебе не нужно просить, – говаривал он с настороженным недовольством во взгляде и нехваткой христианского милосердия в душе. – Просит только тот, кому не доверяют».

Билл всегда с подозрением наблюдал за сыном, словно ожидал застать его за заключением сделки с дьяволом, – а не застав, казалось, разочаровывался еще сильнее. Он не понимал сына, и поскольку не понимал, никогда по-настоящему не доверял, а следовательно, и не любил. Двое мужчин в жизни Грейс шли разными путями по одной дороге, иногда пересекаясь, но чаще соблюдая дистанцию. Джо флиртовал с неприятностями, но улыбками выбирался из них; преподобный заключил сердитый мир с фактом, что эта заблудшая овца вряд ли когда-нибудь вернется в стадо.

Потом наступил день, когда оправдались худшие опасения ее мужа, и Грейс так и не смогла решить, хорошо это или плохо, что преподобный не был тому свидетелем. Из ящика для сбора пожертвований в церкви стали пропадать деньги. Не слишком много, но достаточно, чтобы общину всколыхнула рябь недоверия. Прошло какое-то время, прежде чем Грейс призналась себе, что это мог быть Джо. Муж подозревал подобное с самого начала – кражи начались именно тогда, когда Джо снова начал посещать церковь. Билл с недоверием отнесся к этому возрождению веры – но Грейс стойко защищала сына.

«Я не вор, – сказал бы он, если б она набралась храбрости прямо спросить его. – Я не вор, мама, поверь мне».

Она не доверяла ему, несмотря на все публичные утверждения обратного. Не в тот раз. Вместо этого она сознательно проговорилась, что на следующей неделе в воскресную службу будет сделано исключительно щедрое пожертвование, которое останется потом лежать в пустой церкви.

В первый день ничего. Во второй день ничего. Потом, на третий, сын попался в расставленную ловушку.

Когда она увидела, как Джо берет деньги – а он увидел ее, – их взгляды встретились. Шли секунды; ни один не моргал, не говорил, не шевелился. Когда Грейс оглядывалась на это мгновение, – а временами она только о нем и думала, – ей казалось, что именно тогда она провалилась как мать, поскольку не наказала его, не выругала, не стала увещевать, а только опустила голову.

«Я заткнула бутылку. По-другому не назвать, как ни крути. Вместо того чтобы встретить неприглядную правду о сыне и попытаться заставить его измениться, я замела ее под ковер, и с той минуты все изменилось. Я солгала мужу, не сказав ему правды, и солгала себе, не пойдя ей навстречу».

За неделю до смерти Грейс встретилась с Джо, чтобы дать ему напутствие, замаскировав это обычным кофе, взяла его за руки и посмотрела в глаза, будто зная, что на Почве ей осталось семь дней.

– Жизнь дается тебе легко, любимый; но жизнь не легка, она трудна. Все сто́ящее всегда трудно. Ты будешь принимать решения – развилки на дороге жизни, которые уведут тебя направо или налево. А легкая дорога… Она редко бывает правильной.

Джо даровал ей кивок, который говорил, что он не тупица, но она заявляет чертовски очевидные истины.

– Все будет хорошо, мам, – сказал он, подмигнув ей. – Поверь мне.

Грейс поверила, потому что так было легче.

Однако, как она ему и сказала, легкая дорога редко бывает верной, и путь по ней привел сюда, на замерзшие пустоши, пропитанные кровью.

* * *

Спустя тридцать минут своего пребывания на родине – только одна из которых была потрачена на любование чистой, укрытой снегом красотой этих мест, – Грейс услышала зов машины, попавшей в беду: сигнал начинался с виноватой отрыжки, быстро переходящей к неодолимой рвоте, затем повторялся с начала.

«Либо водитель зовет на помощь, – подумала Грейс, – либо его машина молит о смерти».

Короткая пробежка в сторону звука выявила правильность второй версии: белый «Рейнджровер» лежал колесами кверху, демонстрируя свое дымящееся нутро звездному небу. Машина пробила старую каменную ограду и вылетела на поле с тремя лошадьми, которые держались поодаль и тихо ржали в сторону шумного железного гостя.

Примерно в тридцати футах от машины лежал окровавленный человек, вытянув перед собой руки, будто ангел, вырванный с небес и сломанный о колено дьявола.

«Нужно было пристегиваться, особенно на этих дорогах и в такую погоду, – подумала Грейс. – Должно быть, горожанин, из которого выбит весь здравый смысл».

Подойдя ближе – снег вновь начал вихриться, – она поняла, что ошиблась, что мужчина, истекающий в снегу кровью, был местным до кончиков ногтей.

Пит. Лежит неподвижно, остатки лица обращены к небу, будто он играет в гляделки с Богом.

– Ты проиграешь, дорогой, – сказала Грейс, – и не думаю, что тебе доведется увидеть его в ближайшее время.

Пит был тем самым другом детства, которого не одобряет, хотя и не может объяснить почему, любая мать. Выражаясь религиозным языком мужа, этот мальчик был рожден запеченным в грехе. Это было видно в его глазах, слышно в словах, которые он не произносил, и в тоне произнесенных.

Пит закашлялся – изо рта брызнуло красное, – и внезапно из мужчины, которого Грейс винила в совращении своего сына, превратился в мальчишку, которого она впервые встретила у ворот начальной школы, мальчишку с подавленной злостью в глазах, но еще с внутренним огнем, пришедшимся ей по нраву. И она вспомнила о своей роли в послежизни – не судить, а помогать.

Грейс встала на колени рядом с Питом и поняла, что он ее узнал. «Одна нога в старом мире, одна в новом, – подумала она. – Это время, которое следует ценить, но которое никогда не ценят, поскольку что бы тебя ни ждало, перспектива устрашает».

– Миссис Лазарус? – прохрипел Пит, в его глазах мелькнул свет.

– Для друзей – Грейс, – сказала она, беря его за руку. – Все будет хорошо, Пит.

– Грейс… Дивная, так мы вас всегда звали.

– Я знаю, милый. Ты думал, я не знаю, но я знала.

Снова кашель, снова кровь.

«Осталось мало, – подумала Грейс. – И крови, и жизни».

– Я видел Джо, – произнес Пит. – Он мертв, но я его видел. – Удивленно моргнул. – Вы тоже умерли.

– Верно, – успокаивающе ответила она. – Куда он пошел, милый?

– А я мертв?

– Почти, – сказала она, ноги нетерпеливо скулили, – но это не так плохо, как звучит. – Питер, где Джо? Куда он пошел?

Глаз Пита дернулся; смерть разгибала его хватку на жизни, один палец за другим. Он указал в сторону поля по другую сторону забора.

Грейс улыбнулась – искренне, – а потом Пит ушел.

Она поднялась на ноги, уже устав от смерти, которую видела, и посмотрела в сторону того поля. Неподалеку виднелось второе тело; раньше она его не замечала. Мужчина, черная одежда резко выделяется на фоне белого снега, где он лежит.

«Нет, – подумала она. – Этого не может быть».