Ирвин подвинулся в дверях. Когда я пересекала торговый зал, то услышала его возмущенный голос:

– Я же готовлю на этом столе! Теперь буду капусту шинковать и представлять…

– Держи воображение в узде! – отрезал Этан. – Иначе уволю.

Утро выдалось ясное, в окна заглядывало солнце. Воздух в лавке привычно и умиротворенно пах пряностями. А Ирвин в кухне беспрерывно брюзжал на плотника и грохотал тяжелой посудой, видимо, пытаясь заменить ругательства шумом. Я никогда не разделяла мнения, что подслушивать нехорошо, и по старой репортерской привычке притаилась.

– Вы хотя бы представляете, что она сделает, когда узнает? – выговаривал подмастерье Этану. – Вы должны рассказать. Особенно после того, чему я стал свидетелем!

– Ирвин? – сдержанно перебил наставник.

– Простите, – опомнился тот, но снова забранился, как престарелая тетушка: – У госпожи Алексы ужасный нрав. Она взбесится и достанет топор! К слову, надо топор куда-нибудь припрятать…

Достану топор?! Разговор было пора заканчивать, пока меня не записали в черные вдовы или в серийные убийцы. Больше не прячась, я направилась в кухню. Услыхав стук каблуков, собеседники вмиг примолкли. Войдя, я окинула мужчин цепким взглядом и догадалась, что у Ирвина, мучимого похмельем, утро точно добрым не было.

– Вы сегодня рано поднялись, господа. Лесной эльф, как самочувствие?

Стараясь на меня не смотреть, Ирвин буркнул в ответ нечто неразборчивое.

– Видимо, не очень, – делано вздохнула я.

Пока подмастерье, строя из себя оскорбленную невинность, выразительно отвернулся к раковине, Этан перехватил меня за руку и нежно прижался губами к внутренней стороне запястья, тем самым пожелав доброго утра.

– Вы со Стефани сегодня собираетесь в Вайтберри? – спросил он.

– Да, надо подготовиться к завтрашнему открытию. Переночуем на постоялом дворе. Жаль, что ты не можешь дать нам Ирвина.

Подмастерье выронил в раковину намыленную чашку и ругнулся сквозь зубы. Закрутив кран, он встряхнул руки и буркнул:

– Я, пожалуй, пойду. Соберу вещи, господин Этан.

Когда Ирвин вышел, я без обиняков спросила, давая понять, что подслушала разговор:

– Он требовал, чтобы ты признался, что на самом деле не плотник?

Мужчина подавился кофе. С легкой полуулыбкой я поставила перед ним стакан с водой.

– Госпожа Алекса, подвода приехала! Пора грузиться! – крикнул подмастерье из торгового зала.

– Пойду, – коротко улыбнулась я.

– Алекса, постой! – позвал меня Этан. Я оглянулась. Его губы были крепко сжаты, как будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов.

– Что? – нетерпеливо спросила я, удивляясь нехарактерной для него нерешительности.

– Удачи на ярмарке…

С местом повезло, если учесть, что досталось оно мне совершенно случайно. Маленькая деревянная палатка напоминала кукольный домик с остроконечной крышей. Прилавок смотрел на широкий проход. Мы со Стаффи, ругаясь, как жены сапожников, повесили на крюк вывеску «Пряная штучка», и теперь лавчонка получила название.

Весь день трудились, как пчелки, готовясь встретить покупателей. Расставили баночки со специями, выстроили ряды красиво упакованных коробок с «Дракошираком». Выставили объявление, что у нас можно за смешные деньги купить обед, который готовится всего три минуты. Для красоты насыпали в медную чашу «Дюжины драконов» похожие на саше плотные мешочки со смесями для горячего вина. По большой просьбе Ирвина пристроили на прилавок стопочку худеньких брошюрок, где рассказывалось о «драконовой» труппе под предводительством госпожи Понфле. Закончив с приготовлениями, закрыли витрину, поставили магическую защиту, чтобы наше добро никто не утащил, и затемно, не чувствуя под собой ног от усталости, отправились на постоялый двор.

Вместе с ключом коридорный передал мне простой белый конверт. Не дожидаясь, пока мы окажемся в номере, я вскрыла послание. Внутри лежало приглашение на дорогой бархатистой бумаге, написанное каллиграфическим почерком:

Прием должен был состояться завтра. Дальше шел адрес.

– В «Пряной штучке» точно магический жучок. Как он еще мог узнать, где мы остановимся?

– Он как призрак. – Подруга, читавшая приглашение через мое плечо, боязливо растерла руки ладонями. – У меня от него мурашки.

Я перевернула карточку, пытаясь найти в ней что-нибудь, способное натолкнуть на мысль, откуда Маринованный Огурец узнал, где именно мы поселились, и обнаружила на обратной стороне пометку, сделанную незнакомым почерком:

– Что за тайный доброжелатель?

– Понятия не имею, – пожала я плечами и помахала карточкой: – Может, сам подписал?

Ярмарка торжественно начала работу в девять утра. На церемонию открытия пригласили опереточную певицу Эллионору Лайт из Кингсбурга. Мы были знакомы лично, и я по сей день считала, что она промахнулась с псевдонимом. Лайт переводилось с заграничного языка как «светлая», а дамочка относилась к виду «истеричные стервозины», стремительно набирающему популярность в столице. Поглазеть на известную артистку с рассвета собралась толпа народа, но дива так и не появилась. Только зря мерзли.

Мы со Стаффи отперли лавку, распахнули створки, открывая миру красиво оформленный прилавок. Напротив располагалась палатка торговки соусами. На полочках стояли собранные причудливыми пирамидами разноцветные, разновеликие бутылочки. Хозяйка, фигуристая румяная девица с длиннющей пшеничной косой, махнула нам рукой и прикрикнула:

– Эй, «штучки»! В первый раз на ярмарке?

– В первый, – согласилась я.

– Ну, удачи вам!

Народ появился незаметно. Сначала покатились редкими каплями растерянные зеваки, потом заскользил ручеек людей с корзинками, а через час по проходам текла полноводная река из покупателей. И все мимо нас.

– Народ! Налетай на соусы! Пряные и острые соусы! Как лекарь прописал! – заорали из лавки с соусами хорошо поставленным певческим голосом.

Стаффи встрепенулась и завопила в ответ, коверкая лозунги и объявления:

– Товарищи, не пропустите собственного счастья! Рецепт семейного благополучия! Просто сунь перец в котелок!

– Томатный соус «Вкуснотища». Налей на колбасу и съешь с языком! – полетело следом.

Люди поглядывали на двух орущих до багрянца торговок с некоторой опаской. Казалось, что их звучные голоса поднимали воздушные волны. Ручеек посетителей, словно песок в песочных часах, сужался, а потом снова расширялся.