Новоиспеченных ученых поздравляли всегда утром, до полудня, по нескольким причинам: хотелось успеть уйти в тень до момента, как беспощадное солнце станет в зените и конечно же, для того, чтобы для гуляний и танцев впереди еще был бесконечный день.

Я увижу подруг. Марка. Ястреба.

Обязанностью главы государства было присутствовать на официальных торжествах, и я соврала бы себе, если бы сказала, что наряжалась не для принца.

Ворон не появлялся уже несколько дней, и я боялась надеяться, что все обойдется и мы не встретимся до завтрашнего утра.

И правильно делала.

Он ворвался каплями тумана и принес промозглый холод в то яркое светлое утро. Заросший и помятый, воняющий мускусом, железом и бренди ввалился Габирэль в комнаты и, покачнувшись, ухватился обеими руками за спинку кресла.

– Куда это ты собралась в таком виде?

– У меня сегодня выпускной. Я должна быть.

– А одеться как шалава ты тоже должна?

– Это скромное платье!

– Ага, а ты невинная леди Гвиневра. Оно слишком короткое. Или, может, ты рассчитываешь напоследок по-быстрому задрать его перед Ястребом?

– Пожалуйста, не говори со мной так.

– По-жалуй-ста, не-го-во-ри-со-мной-так – зло передразнил меня Габирэль и по-звериному быстро оказался передо мной. Меня всегда поражало, что алкоголь ни капли не притупляет скорость реакции этого мужчины, а напротив, делает его еще опаснее.

– Если я могу сделать так… – он взял меня за горло и приподняв, как мешок муки, посадил на туалетный столик, задрал подол, рванул трусы, с отвратительным звуком грядущего позора расстегнул ремень

– …то и любой сможет – и, запрокинув мне голову назад, начал насиловать.

Съежившись внутренне, я закрыла глаза и закусила губу. Надо просто перетерпеть, если не сопротивляться, то ему скоро наскучит и все закончится быстрее.

Вышло так, как я и предполагала. Потыкавшись в меня около десяти минут, он шумно кончил, кусая меня за скулу. Останется след, придется думать, как его спрятать.

Отойдя от меня, он рухнул на кровать, раскинув руки и ноги, вывалив вялый член на бедро – точь-в-точь языческий божок, утомленный после утех. Скрывая отвращение, я заново начала приводить себя в порядок. Посмотрела на себя в зеркало – мертвые старые глаза никак не вязались с юным платьем. Хорошо, что у меня есть мое волшебное лекарство.

– Ты все-таки решила идти в этом? – его голос звучал недобро. – Мне казалось, я выразился предельно ясно.

Я заглянула в себя – страшно ли мне. Страшно не было. Наверное, я просто устала бояться. Кинула взгляд за окно – ясное небо и лишь вдалеке темные тучи. К ночи обещали грозу. Это хорошо.

– Я ухожу от тебя.

Ворон рассмеялся.

– Ты что?

– Я бросаю тебя. Не думаю, что разобью тебе сердце, поэтому извинений не приношу.

– И куда же ты пойдешь, такая решительная?

– Поеду к маме. Получу диплом и поеду. Пересижу лето дома, к осени что-нибудь придумаю.

Я крепко сжимала в руках сумочку, прощупав под тонкой кожей выпуклый бок пузырька. Если он бросится…

Но Ворон меня удивил. Спокойно сел, спокойно рассматривал меня.

– Значит, решила сбежать от меня.

– Я не нужна тебе, Габирэль. Никогда не была нужна. Отпусти меня.

– Ладно.

– Правда?

Он невозмутимо кивнул.

– Ты права, мышонок. Ты – использованный материал. Посмотри на себя, ты выглядишь как скелет. Зачем мне потасканная девка? Хочешь уйти – уходи.

Мне плевать было на его оскорбления, главное, что я была свободна!

– Но я не думаю, что тебе стоит ехать как воровке, бросив все. Ты ведь так собиралась, да?

Я осторожно кивнула. Именно так я и собиралась.

Габирэль рассмеялся. Я вздрогнула, ища нотки безумия, но его голос был на удивление беззаботным. Добрым.

Он встал и подошел ко мне.

– Я совсем запугал тебя, да, девочка? Тебе надо было давно сказать, что тебе плохо со мной. Я бываю порой излишне жесток, но это только потому, что мне казалось, что и тебе все нравится. – он многозначительно провел пальцем по моим губам, по скуле, алеющей красным.

– Вот как мы сделаем. Расстанемся по-человечески. Я сейчас пиздец как хочу спать, прилягу на пару часов. Ты сходишь, заберешь свою писульку и вернешься за вещами. К тому времени я очухаюсь, ну, или ты меня растолкаешь, и я тебя отвезу домой, перекусим где-нибудь по дороге. Ну что, идет?

Пересохшим губами я еле смогла выдавить:

– Ты правда сделаешь так? Ты не злишься на меня?

Он улыбнулся ласково, нежно-нежно поцеловал меня.

– Ну что ты мышонок. Я злодей, но я не подлец.

***

Я летела на площадь, как на крыльях.

Свободна, свободна, спасена!

Амфетамин пузырился в моих венах, разгонял кровь, заставлял глаза сиять ярче. Волны счастья захлестывали меня – как же прекрасен сегодняшний день! Невозможно было не танцевать, и я кружилась по улицам, как мотылек, вызывая понимающие улыбки прохожих.

Церемония была такая трогательная, ректор, наши профессора произнесли такие прочувственные речи! Смотря, как на сцену один за другим поднимаются мои однокурсники, я чувствовала, что плачу от умиления и восторга. Вот Ивейн, моя единственная подруга, которая не стала лучшей, но много раз мы выручали друг друга – как она сияла в коротком легком зеленом платье! Марк, любимый Марк, его встречали громом аплодисментов, всеобщего любимчика, и я хлопала и свистела громче всех.

Мне должны были вручить диплом с отличием и высшей наградой было то, что сам принц вручал лучшему студенту курса знак королевского отличия – брошь в виде летящего ястреба.

Я поднималась на сцену в атмосфере выжидающего молчания. Все знали о том, как бесславно закончился наш с его высочеством недолгий роман и теперь ожидали … чего? Сцены ревности, ненависти или примирения? Я фыркнула: какие же они все глупые, эти маленькие мелкие люди!

Я подходила к Ястребу с ослепительной улыбкой. Он был так элегантен, церемонен и строг в своем парадном белом мундире, что мне нестерпимо захотелось сказать ему какую-нибудь дерзость на ушко и наблюдать, как пляшут веселые черти в его глазах, когда он изо всех сил соблюдает серьезность.

Он смотрел на меня внимательно – он всегда смотрел на меня внимательно – почему я раньше принимала это за должное?

– Шелена Гатинэ, позвольте поздравить вас с высокими результатами в учебе и вручить вам сей скромный сувенир. – его уста церемонно произносили официальные речи, но в глазах было странное выражение, похожее на … тревогу? О, благороднейший из мужчин, он до сих пор беспокоился за меня, хоть я всадила ему нож в сердце. Мне захотелось как-то утешить его, еще раз принести извинения, но что я могла сделать? – и я просто присела перед ним в глубоком реверансе, низко опустив голову.