Но что я хотела?

Неужели я действительно думала, что о нас с Лиамом никто и никогда не узнает?

Просидев с этими бесконечными вопросами в голове весь урок французского, я достаю из шкафчика все необходимое для домашней работы и отправляюсь домой.

Надев свои большие наушники, я не спеша иду по парку Хайлендс. Дубы изобилуют весенними красками. На деревьях появляются почки, воздух стал намного теплее. Я снимаю школьный пиджак и перекидываю его через руку.

В наушниках гремит музыка, но я оглядываюсь по сторонам и внезапно вижу Трейси. Она тоже видит меня и поднимается с кованой лавочки под тенями двух пихт, стоящих с обеих сторон. Я тут же сворачиваю с тропинки и иду по траве в ее сторону.

– Привет. Где ты была? Я писала весь день. – Стянув наушники на шею, я с улыбкой смотрю на свою лучшую подругу.

Она не улыбается. На ней узкие черные джинсы, тяжелые ботинки на толстом каблуке, свободный свитер с красными полосами, которые очень ярко выделяются на фоне черной одежды. Серые волосы Трейси струятся по спине. В руке она сжимает кожаную сумочку в виде книги с готической каллиграфией.

Вроде бы ничего не изменилось. Но ведь это только одежда. Посмотрев на ее лицо, я понимаю, что что-то не так.

– Мне нужно было подумать, – отвечает Трейси, затем снова садится на лавочку.

– Я ждала тебя здесь.

Я сажусь рядом и смотрю на ее лицо.

– Что случилось?

Она поднимает глаза.

– Кайден мне все рассказал.

Мне не нужно даже уточнять. Моя голова начинает кружиться. У меня определенно не самые удачные дни.

Трейси следит за моей реакцией.

– Долго же он молчал.

Я сжимаю в руке лямку рюкзака. Ну почему все не может так просто забыться?

– Послушай, – начинаю я. – Вы еще не были вместе и…

– Это главное, да? – с нажимом спрашивает Трейси.

Я качаю головой.

– Нет, конечно, нет. Но ведь это что-то, но меняет.

В моей голове только обрывки из той ночи. Она была по-своему уродливой, поэтому единственное, что мы могли сделать со всем этим, так это постараться забыть.

Я была дома одна, когда той ночью завалился пьяный в хлам Кайден. В тот день была годовщина со смерти его родителей. Он вообще ничего не соображал. Я пыталась привести его в чувство, держала его голову под душем, била по щекам. После мы сидели в пустой темной гостиной и вспоминали все совместные праздники и пикники, когда его родители были еще живы. Кайден начал плакать. Я не могла это игнорировать. Прижав его к себе, я позволила ему выплеснуть всю эту боль, что в нем накопилась. Но в какой-то момент ему потребовался иной выплеск этой боли. Я не знаю, нормально ли это вообще? Но я позволила Кайдену делать так, как ему тогда захотелось. У меня не было ответного желания, да и он сам мало, что соображал на тот момент. Сейчас мне очень сложно об этом говорить, потому что я не могу вызвать все те чувства, которые мы испытали в ту ночь. Было просто странно.

Сомневаюсь, что он хоть что-то почувствовал, ведь он даже не мог отдать отчет своим действиям. Про себя я уже ничего не говорю.

Кайден уснул на полу, когда выпустил меня из своей хватки. Я укрыла его одеялом и уснула рядом на диване.

Утро было еще ужаснее, чем ночь. Я старалась вести себя непринужденно, но не получалось. Кайден сидел, вцепившись в волосы, и непрестанно просил прощения. Он думал, что воспользовался мной. Быть может, так оно и было, но я сама ему это позволила.

Наши отношения изменились, но мы сделали все возможное, чтобы забыть и вернуть все на свои места. И это работало. Первое время он постоянно просил прощения, пока я не накричала на него. Я буквально приказала, что мы не будем никогда никогда обсуждать эту тему.

Но Кайден хотел рассказать Трейси. А я нет.

Именно все это я говорю Трейси, глядя себе под ноги. Вокруг нас детский смех и пение птиц. Трейси выводит длинным ногтем какие-то рисунки на своей кожаной сумочке. – Меня ранит не то, что между вами что-то было, – произносит Трейси. – Конечно, меня это волнует, но это не главное. Больше всего меня ранит то, что ты молчала.

Я опускаю глаза, на ресницах начинают скапливаться слезы. Мне неприятно вспоминать о той ночи. Если говорить прямо, мне было больно, Кайден не был нежным по понятным причинам. Но я понимаю чувства Трейси.

– Ты решила сделать из этого большой секрет, – продолжает Трейси, качнув головой. – Разве я бы не поняла?

Но как бы она вела себя на моем месте? Через секунду я понимаю, что Трейси бы рассказала мне. Она бы не стала утаивать, а сразу открыла свои чувства.

– Прости, Трейси, но я не могла тебе рассказать.

Она кивает, ее губы начинают дрожать. Меня убивает эта ситуация. Кайден подобрал отличное время, чтобы все рассказать. Эта мысль тут же заставляет меня устыдиться. О чем я вообще думаю?

– Я ведь не дура, – подавив всхлип, говорит Трейси. – Я многое замечала, но всегда подавляла в себе эти подозрения. Мы ведь…это же мы, ты, я и Кайден, поэтому мне даже было стыдно за эти подозрения. Я понимаю, вы ведь практически вместе выросли, ваши родители пусть и в шутку, но всегда мечтали, что в будущем вы поженитесь. Вполне вероятно, что между вами могло что-то быть или произойти. Пьяный поцелуй, эксперимент, да боже, что угодно. Зачем нужно было молчать? Зачем нужно было делать из меня идиотку?

Слеза срывается с моих век, и пару секунд я смотрю на маленькое мокрое пятнышко на своих черных колготках.

– Мне казалось, если мы не будем вспоминать, то постепенно все сложится так, словно этого и не было.

На лице Трейси полное недоумение. Да, я говорю глупости.

– Поверь мне, – продолжаю я. – Между мной и Кайденом никогда ничего не было, кроме той ночи. Никогда. У нас даже не было тяги друг к другу.

– Вивиан, – со вздохом произносит Трейси. – Как ты не понимаешь. Возможно, в самом начале я не до конца все понимала. Но я не ревную его к тебе, как к девушке. Я знаю, что между вами ничего нет и не будет. Дело в том, что у вас была тайна от меня, которая мучила Кайдена. Когда вчера он мне все рассказал, я долго думала. Очень долго. – Трейси качает