сумели не сломаться, во многом благодаря силе их дружеских уз. До ареста они подвизались в насаждении церквей, и их ждали годы тюрьмы и жестокости. За решеткой они привели сотни узников ко Христу. И сейчас, меньше чем через неделю после выхода на свободу, они сидели в моем гостиничном номере и разыгрывали для меня сцены пыток, выпавших на их долю. Их ужимки были непринужденными и даже веселыми. Они сказали, чувство юмора помогает пережить насилие. Но было ясно: за их улыбками где-то глубоко скрывается боль.

Самый их памятный скетч был таким: они попросили меня представить, что посреди комнаты – уборная в азиатском стиле. (Учитывая мой недавний опыт, это было несложно). Затем двое грубо схватили третьего за локти и запястья, вывернули ему за спину руки, потянули их вверх и заставили жертву склониться, опуская лицо к «туалету». Руки они выкручивали так, будто настраивали «рогатую» антенну на старом телевизоре.

«Посмотрим, какой сигнал ты сегодня примешь!» – издевались они. Выворачивая «узнику» руки, они показывали, как действовали охранники, и все ниже и ниже склоняли его к «очку». Если там было дерьмо, охранники язвили: «Сегодня твой день! Прием хороший, телик цветной!»

Если была одна моча, надзиратели смеялись: «Плохо! Очень плохо! Черно-белая картинка!» Они настраивали «антенну», пока «заключенный» не падал на колени, и макали его голову в унитаз, не прекращая злобствовать.

Сцена была ужасна. Я едва мог представить себе, что с ними там творили. Но сейчас они над этим смеялись, – особенно если учесть, что из тюрьмы они вышли на днях, – и это успокаивало. Странно, что посреди всего этого ужаса мы юморили, но юмор – ясный показатель здоровой психики.

А один из самых явных тревожных сигналов чрезмерного психического напряжения – утрата чувства юмора, и мы видели это у наших сотрудников в Сомали. Когда «наши» сомалийцы переставали воспринимать юмор и шутить, было ясно: им нужно развеяться, а может, и подлечиться – и приходило время отдыха и восстановления сил.

И мне пришла мысль: а ведь этим китайцам, несмотря на ужасные многолетние страдания, не давали и минуты отдыха. Над ними издевались постоянно. Три долгих года их притесняли и давили. С ними обходились как с отбросами, не давая даже продохнуть. Но когда у них появилась возможность рассказать об этом испытании, они смогли сделать это с исцеляющим юмором. Гонения, призванные сломить их дух, не достигли цели и не заглушили их голос и веру. Сейчас в них, только что вышедших на свободу, дух был силен, а вера – жива.

После нескольких лет жестокого гнета трое друзей пили воздух свободы и по-прежнему могли радоваться. Их радость заражала. Их свидетельства были сотканы из юмора и надежды. И жизнью своей они доказывали, что силу обретают лишь в общности, братстве и вере.

Власть тюрьмы

Я покинул эту провинцию и полетел дальше, в другой большой город, административную столицу округа. Было ясно: куда бы я ни отправился, я доверял китайским связным (и Господу) заботу о любых мерах предосторожности. С этой культурой я был совершенно незнаком и решил, что лучший и, вероятно, единственный способ избежать нечаянных и опасных промахов – это доверие к тем, кто мне помогал. А больше всего я боялся невольно навлечь неприятности на местных верующих. Я не мог вынести и мысли о преследованиях, которые могли бы последовать из-за моих ошибок. И, тем не менее, иногда доверие к другим стоило мне немалых усилий.

В свете всего того, что уже произошло со мной в Китае, я был удивлен, когда в следующем городе связной позвонил в мой гостиничный номер и дал указания, как встретиться с ним и его друзьями в ресторане, в нескольких кварталах от моего отеля. В Китае я еще ни разу не встречался с другими на людях. Если честно, я прятался с первого дня приезда в страну.

После недолгой прогулки я добрался до места, назвал свое имя человеку, встретившему меня в ресторане, и меня тут же проводили вверх по лестнице, затем вниз, в небольшой холл, а оттуда к двойным дверям – очевидно, в кабинет для посетителей, не желавших оставаться на виду. Там уже было человек десять, а может, и больше. Они еще не сели за стол и болтали, разбившись на две-три группки.

Когда я зашел, меня приветствовал мужчина, в котором я признал организатора приема. Он объяснил, что запланировал этот вечер как знакомство с маленькой группой странствующих проповедников и основателей церквей, входящих в общину другого округа. Он попросил немного рассказать о том, кто я и зачем прибыл в Китай, и пояснил: у меня будет время задать вопросы всей группе и сегодня же договориться о личных беседах с любым, у кого будет такая возможность. Но я должен был отправиться в Пекин через сорок восемь часов, и времени у нас было мало.

Мне показалось, его план прекрасен. Прежде чем мы сели за стол, он провел меня по комнате и представил каждому. Одному из молодых людей – вероятно, ему было лет двадцать пять, – уже не терпелось договориться о времени нашей беседы. Мы условились, что встретимся сегодня, но ближе к ночи.

Как только мы с организатором отдалились от юного пастора и тот не мог нас слышать, сопровождающий склонился ко мне и прошептал: «Когда-нибудь Бог сделает этого человека великим служителем, но не верьте тому, что он говорит сейчас. Он еще не побывал в тюрьме!»

В Китае я не раз сталкивался с таким. Личное доверие и уважение к духовной зрелости напрямую зависели от страданий за веру. Если кто-либо еще не познал гонений и не прошел через горнило собственных мук, такому в доверии отказывали, пока он не испытает всего. Возможно, самым примечательным здесь было допущение, что мучения и преследования неизбежно наступят!

Человек, пригласивший нас в ресторан, сказал несколько приветственных слов, поблагодарил каждого за участие в вечерней встрече и кратко описал ее повестку. Они двадцать минут обсуждали, стоит ли группе помолиться перед трапезой. Один упорно настаивал на том, что стоит. Мы склонили головы и закрыли глаза, пока он стоял, обратив лицо к небесам и возвысив голос, – будто думал, что Бог немного туговат на ухо, – и возглашал молитву.

После нескольких фраз я услышал шум в стороне, мельком взглянул туда и увидел, как наш официант исчез в холле и, судя по звуку шагов, понесся чуть ли не сломя голову, а вскоре я услышал, что кто-то шел к нашему кабинету