«Возможно, у них появились новости? – подумалось мне. – А вдруг они сообщат, что тот, кто заказал отца – или меня, – теперь тоже мертв и все закончилось?» Мне только этого и хотелось. Только это и было нужно – я ощущал зияющую пустоту там, где должно было быть чувство вины.

На пороге стояла Эстер – в своем красном пальто, с аккуратно уложенными кудряшками, на высоких каблуках, с яркой помадой на губах и руками, сложенными так, словно она ждала своей очереди причаститься. Ее появление заставило мое сердце забиться неровно, и я с трудом подавил дикое желание пригладить волосы. Я испытал безумную радость при виде Эстер, но ничего хорошего в этом не было. Что я, черт возьми, должен был делать?

– На радио продолжают крутить паши песни, – вместо приветствия выпалила Эстер. – Мы посчитали. На WMCA «Ни одного парня» ставили пять раз с полудня до полуночи. По разу в каждой программе. И они дважды транслировали в записи наше исполнение «Бомбы Джонсона», а один из дикторов сказал, что люди им названивают с просьбой поставить эту песню целый день. А на WABC эту песню включали четыре раза с десяти утра до десяти вечера. Ли Отис составляет чарты и графики.

Я тихо ругнулся.

– Мы должны ее записать! – потребовала Эстер. – Я понимаю, вам сейчас тяжело. И вам, скорее всего, хочется, чтобы я оставила вас в покое. Но я не могу этого сделать. Вы нужны мне!

В попытке собраться с мыслями я тряхнул головой. Черт, как же мне поступить? Но Эстер превратно истолковала мой жест, и лицо ее стало жестким.

– Я прихожу к вам, Бенни Ламент. Кидаюсь вам в ноги. А вы лишь трясете в ответ головой. – С такой же решимостью и надменностью на лице она обратилась ко мне в отеле «Парк Шератон».

– Кидаетесь мне в ноги? – Я почти рассмеялся, несмотря на путаные мысли.

– Может, вы предложите мне войти? – спросила Эстер. – Или я должна умолять вас в дверях?

Я посторонился, жестом пригласив ее в дом. Эстер молча проскользнула мимо меня.

– Как вы узнали, где я живу? – поинтересовался я, закрыв за ней дверь.

– Вы написали свой адрес на визитке, которую мне дали.

Разве? Ах да, написал. Мне хотелось, чтобы Эстер знала, где меня найти.

– Мани передал вам, что я звонил?

– Да…

Я ожидал услышать слова сочувствия и увидеть печальные глаза. Банальности. Похлопывания и поглаживания. Как же без них! Но Эстер не сделала ничего из вышеперечисленного. Вместо этого она вперила взгляд в мое лицо и стала его изучать, как будто собирала собственные свидетельства и делала самостоятельные выводы относительно моего состояния и умонастроения. После досконального анализа Эстер заговорила и опять удивила меня.

– Я вам друг, Бенни?

– У меня мало друзей, Эстер.

– Я не просила вас перечислять их поименно, – резко оборвала она.

– Вы ведете себя так, как никто из них себя не вел. Так что нет. Мы не друзья, – сказал я раздраженно.

Черт, у нее отлично получалось задеть меня за живое! Эстер наклонила голову набок, продолжив меня изучать.

– Тогда кто же мы? – спросила она.

– Я ваш менеджер.

– С каких пор? – рассмеялась Эстер.

Я почувствовал себя идиотом. Прежде я как мог открещивался от такого статуса, а теперь цеплялся за него, лишь бы избежать признания: мы не друзья, мы – нечто большее.

– Значит, вы – мой менеджер. Но мы не друзья?

– Нет.

– Это то, что вы себе внушаете?

Я пожал плечами.

– Мы вместе шутим и смеемся. Мы вместе поем. Мы вздорим из-за пустяков. По-моему, мы даже делаем друг друга лучше, и мы – не друзья?

Я не ответил. Мы оба понимали, что я вел себя как дурак.

– Что ж… если мы – не друзья… тогда я не знаю, что такое друг, – пробурчала Эстер, но тему эту оставила.

Скинув с плеч пальто, она присела на банкетку рядом с пианино, как будто собиралась задержаться у меня в гостях. Посмотрев на клавиши, девушка нажала пальцами две из них.

– Звучит, как сломанный зуб, – заметила она.

– Именно так обычно твердил и отец. Он говорил, что это придает моим песням шепелявости.

– Расскажите мне о нем, – попросила Эстер.

Я открыл рот и тотчас прикусил губу.

– Даже не знаю, что вам рассказать.

– Мне ваш отец нравился. Он так гордился вами. И казался с виду добрым человеком, – попыталась подстегнуть меня Эстер.

– Он и был добрым… и сострадательным. И вместе с тем… он был самым отпетым сукиным сыном из всех, что вам встречались.

На пианино стопами лежали отцовские фотографии, которые я отыскал и периодически просматривал. Протянув руку, Эстер взяла один снимок. Времен его боксерской карьеры. Размером он был больше остальных и потому привлекал внимание.

– А вы на него очень похожи, – изумилась она.

– Я не просто на него похож. Я его вылитая копия. Но я бы никогда не надел такие шорты.

– Я не могу представить вас ни в чем, кроме костюма.

– Я консервативен. Что уж тут поделаешь? – Пожав плечами, я протянул Эстер фотографию отца вместе с Бо Джонсоном.

Она взглянула на нее с еще большим изумлением.

– Вы говорили, что они были знакомы… но здесь они выглядят как… друзья.

– Они сражались друг с другом на ринге, но… да… они были друзьями, – сказал я.

– Как мы, – промолвила Эстер и на секунду заглянула мне в глаза. Она поймала меня!

– Я так и не узнала своего отца, – сказала Эстер. – У мамы есть несколько фотографий. Но этой я прежде не видела.

– Большую часть жизни я тоже своего отца не знал. Или, скорее, думал, что он меня не понимал. – Откашлявшись, я потер рукой колючий подбородок. Щетина под ладонью отвлекла меня от эмоций, всколыхнувшихся от этих слов.

– Что вы хотите сказать? – спросила Эстер. – Он же вас воспитал, разве не так? Он был хорошим отцом. Так почему вы допускаете, что не знали его? – В голосе девушки прозвучала такая агрессия, что я поспешно занял оборонительную позицию.

– Он научил меня, как делать в волосах пробор и завязывать галстук, когда стоит нанести удар, а когда лучше подставить другую щеку. Я знал его походку, запах, голос. Я знал, как он любил бокс и лапшу от «Боргатти» на 187-й улице. Он был фанатом «Янкис». А еще он любил слушать, как я играл. Но по-настоящему, Эстер, я своего отца не знал, – помотал я головой.

Во мне заговорил обиженный ребенок. Я злился на отца, злился на то, что он умер, злился на себя, но не мог всего этого объяснить в нескольких предложениях. Мне вообще не хотелось говорить об отце. Пока не хотелось…

– Мне кажется, это равнозначно заявлению «Мы не друзья», – сказала Эстер резким тоном. – Только потому, что все слишком запутано и сложно, это не значит, что это не так.