Сделав круг над лагерем, кхассер опустился прямо перед своим адоваром. Не дав Ким даже шага ступить, он подхватил ее под руку и потащил внутрь.

– Лисса! – воскликнула она, увидев вирту, лежащую возле входа в шатер и тщательно зализывающую рану на боку. Та дернулась навстречу, но веревка, накинутая на шею, не пустила.

– Стоять, – Хасс грубо дернул ее к себе, не позволяя отойти и на шаг.

– Мне надо…

– Тебе надо заткнуться, – затащил ее в шатер и вытолкнул на середину, – сидишь здесь. И только попробуй нос высунуть на улицу – я лично тебя на цепь посажу! Поняла?

Ким не могла выдавить из себя и слова. Тогда кхассер в два шага оказался рядом, ухватил за подбородок, вынуждая запрокинуть голову и ледяным голосом процедил:

– Ты. Меня. Поняла?

Она еле заметно кивнула.

– Не слышу! – глаза затягивало тьмой. Весь он был как натянутая струна, готовая сорваться в любой момент.

– Да, – выдохнула, через силу, – поняла.

Он молча оттолкнул ее и вышел из шатра.

Ноги совсем не держали. Тихо всхлипнув, Ким опустилась на пол. Обхватила себя руками и заревела.

***

Хасс шел туда, где держали рабов. Звериная суть рвалась на волю, с каждым все сильнее испытывая его на прочность. Хотелось громить все вокруг. Шатры, коновязи, случайно попавших под руку людей.

Лану он нашел вместе с остальными хвеллами – они стаскивали останки валленов в одну большую кучу, чтобы потом сжечь.

– Ты! – прогремел он, – подошла. Живо!

Бывшая рысса испуганно вздрогнула и выронила из рук поломанную паучью лапу. Все остальные – и рабы, и воины, и свободные жители лагеря притихли.

– Да, мой кхассер? – она встала перед ним, покорно опустив голову.

Ее страх и вина были так ощутимы, что он Хасс едва не сорвался. Ему бы потребовалась всего доля секунды, чтобы свернуть ее тонкую шею…

– Ты отправила Ким в ущелье?

Она отчаянно замотала головой:

– Нет! Я бы не посмела…

Он не дал ей договорить, схватил за волосы, вынуждая смотреть в глаза и накрыл взглядом зверя. Не сдерживаясь, ломая преграды, вытаскивая воспоминания, которые она хотела утаить: и то, как напала на Ким, и то как ей помог Сомат, который уже однажды побывал у позорного столба и затаил злобу на пленницу кхассера.

Лана закричала от боли, попыталась вырваться, но против Хасса она была как мотылек против паука. Изо рта хлынула кровь, мышцы жгло раскаленным железом.

– Прости, – зарыдала она в голос, когда железные тиски разжались, – я случайно…Так вышло…Я просто хотела ее проучить.

– Провал закрыли? – отрывисто спросил он.

– Почти. Осталось совсем немного, – заискивающе произнес один из воинов. Находится рядом с взбешенным кхассером – испытание не для слабонервных, – Люди стараются. Уверен, закроем к вечеру…

– Мне плевать!

Кивком указал на рыдающую Лару, отдавая молчаливый приказ.

– Прошу, не надо! – завопила она, когда двое подхватили ее под руки и потащили туда, где еще зияло нутро разлома, – Хасс! Умоляю.

Сегодня он был глух к чужим мольбам. Сегодня ему хотелось крови. Много и разной. Хотелось залить ей весь лагерь. К сожалению, до Сомата уже не добраться, это сделал один из валленов.

– Ну-ка идем! – Килай подхватил его под локоть и рывком потащил за собой.

– Руки!

– Хасс, очнись! Посмотри по сторонам.

Люди испуганно жались к шатрам, боясь попасться ему на глаза. Бравые воины были бледнее чем обычно и напряженно сжимали в руках рукояти оружия, готовые принять любой его приказ…

И тишина, которую нарушал только стремительно удаляющиеся стенания Лары.

– Идем! – процедил сквозь зубы. Скинул со своего локтя руку друга и первым направился к главному шатру.

– Тебе надо к лекарю.

– В бездну лекаря! – Хасс схватил со стола бутылку, зубами выдрал пробку и сделал несколько больших глотков.

Вино не приносило облегчения, только жгло горло и льдом падало в желудок.

– Что произошло?!

– Я убил, – просипел Хасс, – норкинта. В ущелье к западу от лагеря…Задрал его, как овцу. Не мог остановиться.

Его трясло. Он откинул бутылку в сторону, и она разлетелась на сотни осколков, ударившись о край сундука. Уперся руками в стол, опустил голову и стиснув зубы, пытался справиться с ураганом, бушующим внутри. Ни черта не выходило.

– Кто это был? – тихо спросил Килай.

– Самец взрослый. Черный, как Аксель.

– Как это произошло?

– Я обнаружил, что Ким нет в лагере. И отправился на ее поиски. Потом услышал, как она кричит, увидел, что норкинт охотится на нее, и все…Затмение. Уже не думал, что я делаю и кто передо мной. Любого бы порвал…

– Хасс тебе пора придти в себя, – мрачно сказал Килай, – ты с ума сошел с этой пленницей! Потерял контроль. Сначала Брейра отделал так, что он до сих пор в себя придти не может и неизвестно когда сможет подняться в небо. Теперь убил священного зверя.

Хасс с досадой скрипнул зубами и отвернулся.

Килай прав. Во всем. Он действительно сходит с ума. Теряет не только контроль, но и здравый смысл, стоит только о ней подумать

Это злило его, раздражало, мешало нормально дышать

Просто рабыня, цена которой – три медяка, если бы не важные сведения, скрытые у нее в голове. Только Хасс не обманывал себя, дело не в информации. Меньше всего он думал о ней в том ущелье, когда сцепился с нормкинтой. И не о благосостоянии Андракиса были его мысли, а только о Ким, которая находилась в опасности. Только о ней.

Не слишком ли много ее стало в жизни кхассера?

Он знал ответ. Много. Непростительно много и эта одержимость уже застила глаза.

– Ты прав, – выдохнул он, когда молчание затянулось неприлично на долго, – во всем прав. Я дурею рядом с этой девкой.

– Хорошо, что хоть признаешь это.

Ничего хорошего. Признание не принесло никакого успокоение душе кхассера, скорее наоборот разворотило все внутри, выжгло. Ким делала его слабым, а слабость – это именно то, чего он ненавидел больше всего на свете.

Он достал вторую бутылку взамен разбитой, так же варварски открыл ее, выдрав пробку зубами, и снова сделала несколько глотков.

Проклятая отрава. И это не про содержимое бутылки.

– За убийство зверя тебе придется заплатить дань в казну. Весь аракит, что добыл в этом году, золото, несколько лет службы без права отказаться.

– Заплачу. Отслужу.

Сейчас его не волновали ни камни, ради которых приходилось терпеть столько лишений, ни тем более золото. Все это не имело никакого значения.