Крючков вдруг вспомнил, как Филипп Бобков, его первыйзаместитель, вышедший несколько дней назад на пенсию, сказал ему в последнемразговоре:

— Ненадежный человек этот наш президент. Вашпрезидент, — поправился он тогда. — Будь с ним поосторожнее.

И теперь председатель, подняв голову, задал неожиданный дажедля себя самого вопрос:

— Вы просчитывали ситуацию только в том случае, есличрезвычайное положение вводит сам президент?

Леонов не был полным циником. Но столько лет, проведенных вКГБ СССР, в элитарных отделах и управлениях разведки, сделали его немногоциничным. Он улыбнулся:

— Мы на всякий случай предусмотрели и резервныйвариант. В случае внезапной отставки президента либо его болезни. Или смерти.

После этих слов в кабинете наступила тишина. И только тогдаКрючков сказал, словно опомнившись:

— Болезни, конечно, болезни.

В этот момент зазвонил телефон правительственной связи.Крючков удивленно взглянул на аппарат. Кто это может быть в воскресенье утром?С президентом и премьером у него другие телефоны. А это кто-то из высшегоруководства страны. Странно, обычно в воскресенье они не выходят на работу.

Либерал Горбачев разрешил партийному аппарату не делать вид,что они работают и по выходным дням.

Крючков поднял трубку.

— Я вас слушаю.

— Доброе утро, Владимир Александрович, — услышалон характерный резкий голос маршала Ахромеева, военного советника президента.

— Доброе утро, — он знал, что Ахромеев былтипичным трудоголиком и выходил на работу даже в выходные дни.

— Я снова беспокою вас по германскому вопросу, —сказал Ахромеев, — мне кажется, нам нужно все-таки более четкозафиксировать наши позиции.

— Вы имеете в виду вывод наших войск, — понялКрючков. Он знал, как серьезно возражал против поспешного вывода маршалАхромеев, знал, как были недовольны военные. Но Шеварднадзе, бывший тогдаминистром иностранных дел Советского Союза, давил на военных, кричал, что онивсегда были против разрядки, против мирных переговоров. А когда к процессуподключились Горбачев и Яковлев, дисциплинированные генералы дали себяуговорить. Неужели Ахромеев снова вспомнил об этом?

— Мне кажется, — осторожно заметил маршал, —нам нужно переговорить еще раз с Михаилом Сергеевичем. Мы как-то очень туманнообозначили участие будущей Германии в НАТО. Если их войска придвинутся кграницам Польши и Чехословакии, то вполне может получиться, что они захотятпостепенно принимать в военные структуры НАТО и другие восточноевропейскиестраны. НАТО может оказаться у самых наших границ. Мне кажется, нам нужнокак-то этому противодействовать. Хотя бы закрепить это более четко в нашихдоговорах с немцами.

— Да, конечно, — согласился Крючков. Он уважалмаршала, зная его прямой и справедливый характер. Ахромеев был одним из тех,кто наиболее болезненно воспринимал все процессы, проходившие в стране впоследние несколько лет. — Я с вами согласен.

— Спасибо, — поблагодарил маршал, — еслиразрешите, я сошлюсь и на ваше мнение.

— Мы могли бы подготовить подробную справку, —заметил пунктуальный Крючков, — указать там все возможные последствиянаших поспешных решений по Германии.

Маршал попрощался и положил трубку. Крючков посмотрел наЛеонова.

— Нужно будет подготовить справку и по Германии.Просчитать возможные последствия продвижения НАТО к нашим границам, —глухо сказал он, — Дроздов, кажется, сейчас в Германии. Вы должны быливместе с ним продумать операцию по возвращению Юджина домой.

— Там все в порядке. В Берлин вылетел и полковникСапин. Он подтверждает, что убийство Валентинова совершено с целью сокрытиядокументов, имеющихся у нашего резидента. Там большие хищения в Западной группевойск, — ответил Леонов.

— Да, — помрачнел Крючков, — везде одинаковоплохо. Лучше продолжим наш разговор. На чем мы остановились?

Леонов достал из кармана лист бумаги.

— Вот данные наших аналитиков, — серьезно сказалон, посмотрев на Крючкова, — в случае, если введение чрезвычайногоположения не будет санкционировано самим Горбачевым, подобная попытка имеетдовольно большую степень риска. Она может не получить одобрения у людей,особенно в двух центральных городах России. Даже в случае болезни президента.

Он кончил говорить и, подняв голову, уловил быстрый взглядКрючкова.

— Только в случае болезни президента, — хриплоподтвердил председатель КГБ.

— Мы взяли именно этот вариант, — ответил Леонов,уже понимая, почему его так расспрашивают.

Он собрал документы в папку и сделал движение, словнособирался встать и уйти.

— Может, нам продумать еще один вариант, — вдругзадумчиво, словно для себя, сказал Крючков.

Леонов замер. Повернулся и посмотрел на генерала, которогознал уже не первый год.

— Мы продумаем разные варианты, — сказал он, глядяв глаза Крючкову.

— У меня есть точные данные. Американцы разрабатываютпланы ликвидации СССР и КГБ.[9]

— впервые в жизни нарушив собственные принципы иправила, сказал Крючков. И хотя он знал генерала Леонова много лет, он несказал, откуда и от кого получил эти точные данные. Он и без того сказалслишком много.

Леонов все понял. Он работал в первом главном управлении ивместе с Крючковым получал сведения о вербовке Циклопа. Это был один из самыхбольших секретов советской разведки. Но даже здесь, в кабинете председателяКГБ, они не стали называть имени агента и его клички. Это было строжайшее табу,и оба генерала знали правила игры.

Леонов знал, что Крючков несколько раз направлял докладныезаписки в Политбюро, выступал на закрытом заседании Верховного Совета СССР. Ноему не верили. Запущенная антипропагандистская кампания, питаемая к тому жемноголетней подспудной ненавистью к КГБ, не позволяла многим депутатам трезвоприслушаться к мнению Крючкова. Для многих само имя Крючкова было синонимоммощного карательного аппарата, так долго и безжалостно подавлявшего всевозможные попытки свободомыслия. И ему просто не верили, считая, что он,проведя столько лет в КГБ, болен обыкновенной болезнью «шпиономании».