Таня молча слушала подругу, скрестив руки на груди. Она уже не обращала внимания на дождь, громко падающий на нее и на все окружающее их, пуская быстрые потоки речушек, непрерывно убегающих куда-то в темноту коридора бывшего подвального помещения старой лечебницы. Она не говорила ни слова, но теперь начинала понимать, к чему Юля клонит. Она догадалась, что та хочет что-то с собой сделать. Хотя по-прежнему не догадывалась, почему именно сегодня и именно здесь — в этих развалинах, под дождем, ночью.

— И я хочу, чтобы ты спасла меня в последний раз, — продолжала Юля. — Даже если ты мне не веришь, даже если не понимаешь ничего из того, о чем я тебе говорю — все это неважно, на самом таки деле.

— Юлька, черт, что ты хочешь мне сказать? Не знаю, что ты задумала, но не нужно, пожалуйста! Прошу тебя! Поехали домой!

Но она не реагировала на возгласы и просьбы Тани отказаться от задуманного. По-прежнему глядя на подругу, стала пятиться назад, остановившись в нескольких шагах от уже проявившегося в свете фонарика О’Шемиры.

— Смотри, вот же он! Он причина всех моих страданий. Та самая тварь, что пожирает людей, питается их душами, уничтожая их. Ты видишь? Скажи, что видишь, Тань! Ну!

Таня уже плакала, хотя из-за дождя этого совсем не было видно. К тому же ее лица больше практически нельзя было разглядеть — свет от фонаря стал намного слабее ввиду увеличившегося между девушками расстояния. Между ними было около четырех метров, а стена дождя плотно загораживала обзор.

Она плакала и говорила:

— Нет, я ничего не вижу! Что я должна увидеть? Чего ты от меня хочешь?

— Вот же он! — кричала Юля. — Вот, передо мной! Посмотри же!

— Ты сошла с ума… Там ничего нет. Просто стена.

— Просто стена… — прошептала Юля, поворачиваясь на зеленоватое, переливающееся бурными внутренними потоками, левитирующее тело монстра. — Значит, тебя не только не видно при свете дня, но и не видит никто, кроме тех, кого ты заразил. Так? Ясненько.

Юля развернулась спиной к подруге и вынула из кармана два шприца. Со шприца с иглой поменьше она сняла колпачок и, убедившись, что не перепутала препараты, вонзила в шею, впрыснув в себя все его содержимое. Сам же шприц после этого спрятала обратно в карман.

Таня видела мелькающие тени и движения рук подруги, но не понимала, что та делает. Потому начала снова задавать вопросы, даже пытаться спуститься к ней, выискивая какой-нибудь камешек или выступ перед пологим спуском, за который могла бы зацепиться.

Но Юля ее остановила. Она понимала, что время на исходе, процесс уже запущен, но торопиться нельзя. Все сделать нужно не раньше, чем ее сердце остановится.

— Прошу тебя, не подходи. Еще нет. Просто наблюдай, ладно? Ты все поймешь. — Юля знала, что подруга не сможет долго стоять там, а как только она упадет, та сразу же побежит к ней, пытаясь понять, что все-таки произошло. — Мне нужно лишь несколько минут. Ты все поймешь. Пожалуйста, оставайся там…

У нее уже начинала кружиться голова, сердцебиение то ли замедлялось, то ли наоборот ускорялось — ощущения смешались. Лишь чувствовала, как в груди все сжимается, причиняя все больше боли, пульсацией отдаваясь в голове, во всем сознании. Но шум дождя, шквал эмоций и мысли, переполнявшие все ее нутро, не позволяли ей понять, что на самом деле с ней происходит — умирать приходится не каждый день.

Юля сжимала топ на груди в кулак и судорожно, как рыба на суше, пыталась вдохнуть, чтобы сказать последние слова О’Шемире: «А с тобой я пришла попрощаться. И увидеть твою смерть!»

Но не успела. Ее сердце остановилось, и она замертво упала в размякшую глину.

Глава 22. Освобождение

Обмякшая рука выронила телефон, осветив фонариком мутный купол из падающих наземь капель дождя.

Таня увидела, что Юля упала. Она тут же поспешила спуститься вниз и подбежала к подруге. Присела рядом с ней и начала трясти за плечи, еще громче рыдая и совсем не понимая, что произошло. После нескольких безуспешных попыток привести подругу в чувства, она припала ухом к ее груди, пытаясь услышать биение сердца, ощутить дыхание. Но она была тихой и недвижимой. Никаких звуков, кроме капель дождя, с грохотом падающих в большие рыжие лужи вокруг бездыханного тела девушки. И ударов собственного сердца, что приливами адреналина вколачивало кровь в голову, отдаваясь болью в висках. Она никогда не встречалась со смертью лицом к лицу, к тому же при таких странных обстоятельствах.

Таня запаниковала, но все же попыталась прощупать пульс на шее у подруги — тоже ничего…

Поднявшись на ноги и схватив себя за волосы обеими руками, она кричала, понимая, что ее подруга умерла. Спрашивала у себя, что же делать, как быть. И вспомнила, что может попробовать сделать искусственное дыхание. Тут же упала на колени рядом с телом Юли и принялась надавливать на грудную клетку, периодически вдыхая воздух ей в рот, зажав нос. Около двух минут продолжительной реанимации, но она по-прежнему не видела никаких изменений, а припадая ухом к груди подруги, слышала только собственный пульс в ушах.

Таня начала колотить кулаками ей в грудь, бить по щекам, выкрикивая сумасшедшие ругательства за то, что та посмела поступить так с ней, а главное — с собой.

Паника накрывала ее с головой. Она ничего не могла сделать. И тряся подругу в очередной раз, заметила выкатившийся из ее руки шприц. Она не сразу поняла, что это и было планом подруги. Но когда подняла шприц и увидела поплывшую, почти смытую дождем надпись «В сердце» — все поняла.

— Ты конченая сука! Идиотка! — вскричала Таня. — Твою ж мать, сука! Кем ты себя возомнила?!

С этими словами она дрожащими руками сняла колпачок и посмотрела на иглу, та была длиной около шести сантиметров.

— В смысле, блять, в сердце? Я что, медик? Я, на хрен, библиотекарь! Черт, да с чего ты взяла, что я смогу? И что это поможет…

Таня сделала несколько глубоких вздохов, завела руку со шприцем за голову и замахнулась, но у самой груди остановилась. «Что будет, если игла попадет в кость? Она же просто согнется, затупится, сломается. Тогда ничего не выйдет» — подумала она. И мгновенно приняла другое решение — ввести иглу плавно, попытавшись пропустить ее в мягкие ткани между ребрами. Она так же не знала, удастся ли