– Хочешь, чтобы я открыла одно из писем?

– Погоди.

Она разглядывала его лицо в тусклом свете.

Я знаю, что невозможное возможно. Я был там, почти что видел его.

– Что? – прошептала она.

Эдвард стих, а потом очень серьезно предположил:

– А что, если это письма от моих родителей, брата и всех тех, кто погиб в самолете?

Шай выглядела напуганной.

– Ты имеешь в виду призраков?

– Не все подчиняется здравому смыслу. Правда? Может быть, если перестать искать смысл, можно увидеть больше?

Эдвард понимал, что чувствует Шай. Всегда понимал. Она выглядела грустной, встревоженной. Ей тоже хотелось, чтобы эти письма были написаны его родителями, его братом. Но ей не приходилось сталкиваться с невозможным. Ее не было в самолете, когда он упал с неба. Она видела последствия только по телевизору, сидя рядом с матерью на диване.

– Я не думаю, что все подчиняется здравому смыслу, – сказала она таким тихим голосом, что слова слились с пылью на полках вокруг них.

Он кивнул:

– Открой какое-нибудь письмо.

13:40

В самолете не бывает по-настоящему тихо. Двигатели гудят; из вентиляционных отверстий над головами пассажиров вырывается воздух. Слышатся покашливание, приглушенные разговоры, скрип колес тележки с напитками, щелканье захлопнувшейся двери туалетной комнаты, протестующие вопли детей. Сидите тихо, словно шепчут ремни безопасности. Слушайте, говорит воздух. Сейчас, на этом этапе полета, большинство пассажиров уже уснули. Некоторые прикрываются курткой или одеялом – прячутся в них, как прячутся в панцирь черепахи. Иные будто выставляют свою уязвимость напоказ: они спят, запрокинув голову и слегка приоткрыв рот. Оставляют руку болтаться в проходе, как будто надеясь, что незнакомец пожмет ее.

Вероника покачивается, идя по проходу первого класса.

– Напитки? – томным шепотом спрашивает она. Бортпроводница устанавливает зрительный контакт со всеми, кто не спит, чтобы пассажиры первого класса чувствовали себя особенными. Чтобы думали, что не зря отдают свои деньги.

Она бросает на Марка быстрый взгляд, но не более того. Женщина, сидящая рядом с ним, просит бутылку воды.

– Конечно.

Вероника поворачивается, чтобы проверить старика и его сиделку. Не слишком приятный мужчина. Этот человек явно обладает баснословным богатством и поэтому привык к тому, что его прихоти всегда исполняются. Чуть ранее Вероника застала его сиделку в слезах и сунула ей в руки еще один пакетик жареных орехов, пока старик был в туалете.

С Вероникой тоже много раз обращались как с человеком второго сорта, и она понимает, насколько это горько. Орехи не сотрут эту горечь, но могут ободрить женщину. Она не одна. Слишком много раз Веронику щипали и шлепали по заднице. Слишком много раз мужчины просили ее улыбаться, будто ее лицо или ее настроение – их чертово дело. Иногда, когда она шла по проходу, парни вставали с мест и пытались невзначай прижаться к ней. Ее регулярно называют «милой», «дорогой» и «малышкой». Она получает ту же зарплату, что и Луи, хотя она – старшая бортпроводница, а он работает в этой отрасли всего полгода. Мужчины, утопающие в море водки с тоником, бросают на нее косые взгляды, а ее работу, в которой она преуспевает, критикуют другие мужчины, которые, похоже, просто ищут развлечения, чтобы скоротать время.

Вероника, конечно, знает, как справляться с подобными ситуациями. Не позволять мужчинам унижать ее и гордо давать отпор – пожалуй, это ее величайший дар. Она сочувствует женщинам, которые кажутся неумелыми в этом конкретном искусстве. Сиделка явно относится ко второму типу.

Криспина переполняет чувство, которого он не испытывал десятилетиями и уже даже не знает как его назвать. Не испытывал, наверное, с детства. Чувство подсвечивает его изнутри, словно пламя свечи. Свет движется по извилистым темным коридорам внутри него.

Криспин вырос в маленьком доме в штате Мэн. Средний из тринадцати детей. В отчем доме не было коридоров. Два шага – и ты на кухне; еще два – в ванной; еще два – в зале. Криспин и его пятеро братьев ютились в маленькой комнате. Старший был задирой, помешанным на религии, он частенько швырял Криспина на пол, садился сверху и зачитывал вслух Библию. Криспин прижимался щекой к шершавому полу и шептал в ответ ругательства. Он говорил достаточно тихо, чтобы не услышала мать, но достаточно громко, чтобы у брата покраснели уши. К этому воспоминанию он возвращался в те редкие минуты, когда думал о юности. Прижатый к деревянному полу, он изрыгал проклятия, пока брат яростно проповедовал.

Что это за коридоры? Они грубо обставленные, пыльные, не похожи на коридоры его дома. Он всегда нанимал декораторов и женился на стильных женщинах. Криспин никогда не мог создать ничего красивого сам, но он узнавал красоту, когда видел. Коридоры его домов были оклеены дорогими обоями и деревянными панелями. С потолков свисали причудливые люстры.

Свет свечей и простой интерьер постоянно возвращали его в Мэн, в те времена, когда у его семьи еще не было телевизора, все они вечерами собирались вокруг радио, слушая Джека Бенни и новости. Криспин всегда старался держаться поближе к радио; ровный голос, вибрирующий в динамике, был единственным намеком на жизнь за пределами его города, его района, его снежного штата. Он хотел сбежать. Хотел сбежать с того момента, как узнал это слово. Большинство его братьев и сестер вступали в браки со школьными возлюбленными и шли работать на местную фабрику. Набожный брат занялся ландшафтным бизнесом. Но Криспин сразу понял, что это ловушка. Он подал заявление в школу-интернат и выиграл стипендию. Он уехал из дома в четырнадцать лет и больше никогда туда не возвращался.

Флорида оглядывает ряды вокруг. Люди успокаиваются, отсчитывают время. Самолет гудит на более высокой частоте, как будто он тоже погрузился в быструю фазу сна. Флорида чувствует, как она расплывается в тишине. Ее внимание рассеивается, и она позволяет себе – своим мыслям, своим чувствам – развернуться. Понял ли Бобби, что она не поехала на вечеринку в Нью-Йорке, а пошла дальше? Она не боится мужа, но он обладает внушительным упорством, и ей бы не хотелось оставлять следов при побеге. Она вышла замуж за человека, обладающего большим потенциалом, за человека, заставлявшего ее стонать от радости в постели, но в итоге оказалась наедине с незнакомцем – человеком, которого она не могла разгадать. И больше всего ее беспокоит то, что она не раскусила его с самого начала.

Это она облажалась, а не он. Ей было грустно оттого, что ее огромный опыт не сделал ее ни на йоту мудрее. Слишком долго верила она в то, что каждое воплощение совершенствует ее. Она оставалась человеком с недостатками, но развивалась. Знала, что к чему. Знала, что имеет значение. Она понимала, и каждый раз все глубже, что самое важное в жизни – это любовь. Вот только в этот раз она ошиблась и пустила к себе в душу что-то другое. Флорида бросает взгляд на спящих рядом женщин. Пассажирка в синем шарфе и дорогих туфлях. Линда – ее светлые волосы разметались по лицу, рот приоткрыт. Она похожа на маленькую девочку. Маленькая девочка, у которой скоро будет свой ребенок.