Они едят свой ланч с маленьких картонных подносов, сидя напротив огромных панорамных окон обзорного вагона. В одном его конце какой-то историк читает лекцию про Партию Доннера[40], в другом компания женщин хохочет до упаду, и их приступы смеха заряжают весь вагон радостным настроением.

– Итак, – говорит Мэй, расправившись со своей пиццей. Она сидит, притянув колени к подбородку, а ее кроссовки лежат на подставке для ног под окном. Усеянные лесами горы сбегают вниз, и пока они едут вдоль ущелья, кажется, что и им самим ничего не стоит рухнуть в каньон. Это должно пугать, но не пугает.

Наоборот, то, что сейчас они на краю этой безмятежности, будоражит душу.

– Итак, – отзывается Хьюго.

– Ты собираешься встречаться с ней?

Хьюго даже не притворяется, что не понимает, о чем она.

– Наверное, – не глядя в сторону Мэй, отвечает он. – Мне кажется, нам еще есть что сказать друг другу.

– Ты прав, – отвечает девушка, но без тени злобы. Ни раздражения, ни ревности в ее голосе тоже не слышно. – Думаю, тебе стоит это сделать.

Задев друг друга в пространстве между сиденьями, они неуклюже берутся за руки.

– Эй, а как они решили, чья у тебя будет фамилия? – спрашивает Хьюго. – Ну, твои отцы.

Мэй удивленно смотрит на него.

– Они бросили монетку. Идея дать мне двойную фамилию им почему-то не зашла. А что?

– Да так, я тут просто подумал, что, если бы монетка упала не на ту сторону, мы бы с тобой никогда не встретились.

Она улыбается и чуть крепче сжимает его ладонь.

– И правда.

– Ну что, – снова глядя в окно, говорит Хьюго.

– Ну что.

– Уже осталось только чуть больше пары часов.

– А потом еще шестнадцать в Сан-Франциско. Чем займемся?

– О, я слышал, что этот мост…

Мэй смеется.

– А наш отель как раз неподалеку от Рыбацкой пристани. Так что мы просто обязаны отправиться туда.

– О, да! Давай обязательно поздороваемся с морскими львами!

– Нет! Я думала, мы сходим в ресторан.

– И потом что? – спрашивает Хьюго, потому что сейчас они проезжают через тоннель, вокруг темно, и ему кажется, что сейчас самый подходящий момент, чтобы наконец задать этот вопрос.

– А потом я поеду в Эл-Эй[41], – слабым голосом отвечает Мэй. – А ты…

– Домой, – тихо заканчивает за нее он, и это слово на мгновение повисает между ними, как удар под дых, как напоминание, как тикающие часы. Вдруг они снова выезжают на свет, и его глаза опускаются на их сплетенные руки. – А как же это?

Мэй, закусив губу, думает над ответом.

– Честно? – спрашивает она через пару секунд. – Я не знаю.

Сосны размазываются за окном в одно зеленое пятно, мир пролетает мимо со слишком большой скоростью.

– Я тоже, – признается Хьюго, и после этого они довольно долго сидят молча, пока Мэй вдруг не произносит:

– Печеньки! Нам нужны печеньки.

Хьюго наблюдает, как она спускается по ступенькам, ведущим в буфет, а потом, чувствуя непонятное беспокойство, снова начинает смотреть в окно. Они уже совсем недалеко от Эмеривилля, где сядут в автобус до Сан-Франциско, но что потом? Он решает, что встретится с Маргарет завтра, когда Мэй уже будет ехать вдоль побережья. Ему не хочется терять ни минуты из того времени, что у них осталось, и уж тем более не хочет мешать одно с другим. Они с Мэй съедят по порции клэм-чаудера[42] у бухты, прогуляются по холмам и посмотрят достопримечательности. А потом проведут последнюю ночь вместе и утром попрощаются навсегда.

Лежащий на подлокотнике телефон Мэй вибрирует, и Хьюго поднимает его, чтобы он не упал. Ей звонят из дома. Хьюго смотрит на экран до тех пор, пока тот не гаснет. Но секунду спустя раздается новый звонок. Потом еще один. И еще.

Его нервы начинают вибрировать, как мобильник, который он сжимает в руке.

Через минуту на экране выскакивает сообщение от папы Мэй:

У Хьюго опускается сердце, потому что никто не будет звонить столько раз подряд, когда всё в порядке. На какую-то короткую, безумную секунду ему хочется сделать все что угодно, лишь бы не пришлось ничего говорить Мэй. Он жалеет, что нельзя спрятать телефон или выкинуть его из поезда, похоронив у подножия горы. Он боится, что не сможет защитить ее от тех новостей, которые ее ждут.

Что кажется благородным, хотя на самом деле это всего лишь эгоизм.

Потому что Хьюго понимает: стоит ей поговорить со своими отцами, как в их истории произойдет новый поворот, и Хьюго станет еще ближе к тому, чтобы потерять ее.

Хьюго смотрит на телефон в своей руке, пытаясь справиться с мешаниной отчаянных мыслей. Положить ли ему мобильник обратно на подлокотник и притвориться, что он не видел сообщения? Или лучше просто отдать ей телефон, когда она вернется, и позволить прочитать сообщение самой? Он оглядывается на других пассажиров заполненного вагона, которые болтают, смеются и показывают в окно, и у него начинает сосать под ложечкой в ожидании того, что вот-вот должно произойти.

И вот, прежде чем Хьюго успевает еще раз подумать о том, как плохо он подготовлен к этой ситуации, Мэй возвращается.

– Держи! – говорит она, бросая ему упаковку печенья с шоколадной крошкой.

Хьюго удается поймать ее в самый последний момент, но ее телефон выскальзывает из его руки и падает на пол.

Мэй смотрит на него, потом на Хьюго, и улыбка сползает с ее лица.

Тогда он понимает, что нет никакой разницы в том, как именно она получит новости.

Очевидно, она уже все поняла.

Мэй сходит с поезда в последний раз, чувствуя легкую тошноту.

В руке зажат телефон, а в голове никак не укладываются последние новости: этим утром у бабули снова случился инсульт, только тяжелее, чем в прошлый раз. И она умерла.