И она будет скучать по нему.

Пусть звучит это не так уж эпично, зато это правда: она будет скучать по нему. Уже сейчас – и это невероятно – ей кажется, что у нее в груди разрастается дыра. Поэтому она решила, что хочет забрать что-нибудь с собой. Если ей не суждено владеть Хьюго целиком, то пусть у нее будет хотя бы его крошечный кусочек.

– Как это будет происходить? – спрашивает Хьюго, заметив, что она не отрывает глаз от камеры, лежащей на полке над сиденьем напротив. – Ты будешь задавать мне те же вопросы, что и остальным? Или для меня ты приготовила особенные – ведь я такой…

– Назойливый? – с ухмылкой подсказывает Мэй.

Он толкает ее плечом.

– Я хотел сказать «неотразимый», но как хочешь.

– Я буду задавать тебе те же вопросы, что и всем.

– Знаешь, если бы я брал у тебя интервью…

– Но все как раз наоборот.

– Я бы ни за что не стал задавать тебе стандартные вопросы.

– И о чем бы ты спросил?

Хьюго задумывается.

– Я бы спросил тебя о самом лучшем совете, который дала тебе твоя бабушка.

– Она сказала, что в поезде я обязательно должна познакомиться с симпатичным парнем, – отвечает Мэй, и Хьюго усмехается.

– Она правда так сказала?

Мэй кивает.

– Ну, у тебя очень умная бабуля. Я бы хотел побольше узнать о ней. И о твоих родителях, кстати, тоже.

– О чем именно?

– Что они из себя представляют, как они познакомились, как это было – расти с двумя отцами.

Мэй собиралась было ответить так, как всегда отвечает на подобные вопросы: «Мне повезло. Повезло больше всех на свете. Потому что у меня два самых замечательных в мире отца».

Где-то в коридоре открывается дверь, и кто-то переговаривается. Потом наступает тишина, которую нарушают лишь их дыхание и тихий гул поезда. Они могли быть где угодно, но каким-то чудом оказались здесь, и Мэй вдруг хочется поблагодарить судьбу за этот подарок, за лишний билет, за все те обстоятельства, что привели их друг к другу, за огромный мир и за вот такие нереальные моменты.

Хьюго наблюдает за ней с таким теплом, что ей сразу вспоминаются слова Приянки. «Любовь – она как солнце, делает все вокруг ярче и радостнее». Мэй помнит и свою фразу, о том, что можно ведь и обжечься.

Но сейчас ей совсем так не кажется. Совсем.

Она печально улыбается Хьюго.

– Иногда было непросто.

– Уверен.

– Не из-за них. Они как раз лучше всех. Но у нас маленький городок, и я была единственным ребенком, подрастающим в семье родителей-геев. – Мэй пожимает плечами. – Иногда люди бывают таким уродами!

– Согласен, – совершенно серьезно говорит Хьюго. – Хотя мне кажется, ты можешь за себя постоять.

– Может быть, но иногда все равно так обидно! Помню, как-то раз папа приехал за мной в школу, но наш новый секретарь не отпустила меня с ним, потому что у нас разные фамилии. Это было ужасно. Ей было все равно, что у меня такое же среднее имя, или что мы похожи как две капли воды, или что он уже тысячу раз забирал меня. Она была непрошибаема, и нам с папой пришлось, пыхтя от злости, сидеть в ее кабинете и ждать па. – Мэй качает головой. – А еще как-то мы с па пришли на детскую площадку, и ко мне подошел какой-то пацан и сказал, что мой па никакой мне не папа. Как будто папами и мамами могут считаться только биологические родители.

– И что ты сделала? – глядя на нее во все глаза, спрашивает Хьюго.

– Я ударила его в живот, – улыбаясь, отвечает Мэй. – Мне было всего шесть… Но мне не всегда удавалось сохранять спокойствие и хладнокровие, даже когда, пожалуй, следовало бы.

– Иногда такие вещи сложно игнорировать.

Она кивает.

– Вас часто дразнили в школе?

– Не особо. Мы всегда держались вместе. Но ты бы видела комментарии в мамином блоге! – Присвистнув, Хьюго качает головой. – Если тебе когда-нибудь станет интересно, где в свободное время собираются расисты, сексисты и неучи, то лучшего места тебе не найти.

– Кошмар! – с тревогой говорит Мэй, но парень лишь пожимает плечами.

– Мама уже давно перестала переживать из-за них, мы тоже. Хотя я бы с радостью ударил кого-нибудь из них в живот. Но в сети на такое проще не обращать внимания, чем в реальной жизни.

– Но они всё равно живут среди нас.

– Да, они живут среди нас, – соглашается Хьюго и утыкается носом в ее плечо. Мэй ведет пальцем по линиям на его ладони и вздрагивает от наслаждения, когда он переворачивает ладонь и ловит ее за руку.

– Кстати, про блог. Ты читаешь его?

Хьюго смеется.

– Никогда, пока я в своем уме.

– А мне понравилась та история, где вы с Альфи…

– Стой, – со стоном говорит Хьюго, – ты читала его?

– Не скажу, что регулярно захожу туда, но перед поездкой я собирала про тебя информацию.

Он качает головой, но на его щеке появляется ямочка, и Мэй уверена, что разговор его очень забавляет.

– И что это была за история? Мы с Альфи в детстве часто попадали в неприятности.

– Про то, как вы сбежали в Лондон.

– Точно, было, – складывая руки на груди, вспоминает Хьюго. – Это была идея Альфи.

Мэй ждет, когда он рассмеется, но его лицо вдруг мрачнеет.

– Что такое?

Хьюго вздыхает:

– Они звонили мне. Пока ты записывала интервью. Альфи рассказал остальным, что я писал ректору, и они хотели пойти завтра к ректору и просить за меня. Даже Джордж.

– Ух ты! – Мэй улыбается. – Круто.

– Я попросил их не делать этого.

Она кивает:

– Я так и поняла.

– Не хочу, чтобы они рисковали собственными грантами, – потерев глаза, говорит Хьюго. – И если честно, они не должны воевать за меня. Больше нет.

– Согласна, – внимательно глядя на него, отвечает Мэй. – Поэтому я считаю, что ты должен бороться сам.

– Письмо ничего не изменит, – нетерпеливо говорит он, давая понять, что больше не хочет спорить с ней. – Знаю, ты считаешь, что это похмелье, но ты ошибаешься. По правде говоря, это было именно опьянение. А теперь я протрезвел.

– Да, но…

– Ничего не выйдет. – Хьюго резко поднимается, и Мэй остается в кресле одна. – Я не говорил со своими родителями, ничего не обдумывал как следует, даже не проверял свой банковский счет! Ректор теперь считает, что я просто не хочу учиться, сам я переживаю, что Альфи и остальные всё равно пойдут в университет и потеряют свои гранты. А на самом деле все это просто…