В большой комнате с залепленным снегом окном во всю стену их встретила низенькая пожилая человеческая самка в домашнем халате.

– Хорошо поспала? – заботливо спросила она.

Айа кивнула, напряженно щурясь, – казалось, что за спиной женщины сияет солнце, вызолачивая кудрявые волосы и полностью затемняя лицо. Не получалось рассмотреть ничего, кроме смутного контура носа.

– Вот и славно, – пожилая человеческая самка шагнула вперед и обняла шарахнувшуюся от нее Айю. Та замерла, с отвращением чувствуя, как крепко прижалось к ней мягкое тело, источающее стойкий запах чужого вида. Потом осторожно похлопала женщину по спине, надеясь, что этот дружеский жест успокоит ее и заставит побыстрее отцепиться. Женщина тихо засмеялась и поцеловала Айю в лоб.

Теперь, сидя за столом, Айа думала, что даже специалисты пятидесятого уровня не смогут определить, что именно не так в ее индивидуальном мире. Потому что не так здесь было все, абсолютно все. Люди то и дело посматривали на нее – она чувствовала это, хоть и не видела их глаз, – и явно ждали, когда же она приступит к еде. Но преодолеть естественное отвращение к пище Айе не удавалось. В центре душевной гармонии она требовала бульон исключительно из вредности.

В тарелке перед ней лежало нечто, напоминающее мелко нарезанную солому. Айа подцепила ложкой некоторое количество съедобной субстанции и, зажмурившись, сунула в рот.

– Хорошо бы сегодня… – непонятно к кому обращаясь, начала человеческая самка, но в этот момент Айа, скривившись от отвращения, шумно и далеко выплюнула еду. Люди вздрогнули от неожиданности.

– Не могу… – извиняющимся тоном пробормотала она и торопливо вытерла губы краем скатерти.

– Анна, – укоризненно сказал человек в пижаме, – ты хорошо себя чувствуешь?

– Если вы это мне, то я в полной душевной гармонии, – успокоила его Айа и, подумав, выудила из стоявшей рядом миски большой зеленый лист. – Оно такое же противное?

– Салат свежайший! – Пожилая человеческая самка, кажется, немного обиделась.

Айа осторожно пожевала краешек листа и положила его обратно в миску. Люди еле слышно, но тревожно зашептались. Надеясь их успокоить, она торопливо потянулась к следующей тарелке – в ней оказались какие-то плоды, круглые и красные, с тонкой бархатистой кожицей. Дав себе клятвенное обещание не плеваться, Айа решительно вгрызлась в безымянный фрукт. Кожица лопнула, и во рту растеклась такая неожиданная, восхитительная сладость, что она задрожала от удовольствия. Чавкая и хлюпая, Айа уничтожила фрукт, чуть не подавилась косточкой и потянулась за следующим, потом – еще за одним, потом безуспешно попыталась сунуть в рот сразу два. Люди застыли на месте, удивленно глядя на нее. Она попыталась подтащить к себе всю тарелку, за ней поехала и скатерть, посуда зазвенела, что-то упало на пол.

– Анна, – снова сказал человек, но Айа уже забыла, что именно так ее называют в этой странной вселенной. Она забыла вообще про все. Всхлипывая от удовольствия, она один за другим поглощала чудесные фрукты, существование которых кто-то так долго и коварно от нее скрывал. По лицу текли вперемешку слезы и пахучий красноватый сок. Айа даже не замечала, что прокусывает до крови собственные пальцы, и никак не могла понять, откуда берется этот солоноватый, отдающий железом привкус…

Помимо четырех механических конечностей у Психа была еще и собственная карта в голове. Обычно карты помещали в инфокапсулы и запускали в ментальное поле, а там их уже дорабатывали коллективно, но Рамар составил свою, особенную, и ни с кем не делился. Множество обитаемых миров были скрупулезно нанесены на нее и раскрашены в разные цвета. В основном Вселенная Психа оказалась красной, со всполохами оранжевого и багрового. Изредка попадались зеленые вкрапления, которые с первого взгляда можно было и не заметить. Селес изучал карту, раскрывающуюся в его личном ментальном пространстве, и удивлялся – для того, чтобы одному создать такой точный, масштабный и сложный образ, нужно было держать его в голове постоянно, все помнить и неустанно подновлять те места, которые начинали забываться. Рамар побывал на множестве планет, включая захолустные и малонаселенные, и даже отметился в материнском мире людей, одиноко болтавшемся среди обширных необитаемых просторов. И обо всех этих путешествиях Психу было что рассказать.

– А здесь?

– Не был.

– Рекомендую. Удивительное место. Планета крошечная, населения мало. Маленькие такие, прозрачненькие, хиленькие… С шестью глазками… Ветер дунет – у них мор. Светило пригреет чуть сильнее – мор, микроба приблудного занесет – мор. На орбите карантин, в каждом поселении по больнице. Это их шиари под опеку взяли… Если тебя ветер не сдувает – все, ты у них бог и герой.

– И чем они удивительны?

– Цвет не видно?

– Видно. Зеленый.

– У них не было войн. Никогда. Они слишком слабые.

– А вот тут я был. В историческом информационном центре.

– Ха, тут все были. У каильцев, кстати, отличные пульки. Впивается, а потом раз – и сама ползет к сердцу или к печени. Пробовал?

– Нет.

– Я пробовал. Ощущения передать?

– Нет…

– А тут реонская колония, новый мир Ожерелья. Отличные бомбы делают. Противник равномерно размазывается по почве и удобряет ее.

– И это пробовал?

– Нет. Это у них оружие «на потом». Все делают оружие «на сейчас» и «на потом», для будущего врага, которого надо убивать с особой жестокостью.

– А здесь тоже войн не было?

– Угу. На всю планету один индивидуум. Большой, правда. И всегда один был. Сидит, мыслит. Может, он с собой и воевал, не знаю, я очередь не отстоял, надоело.

– Очередь?

– Ну да, к нему отовсюду летят с глобальными вопросами. Он философ. Десять тысяч лет все-таки. Двести тридцать одна ученая степень. Плату берет сушеной рыбой и грибомышами.

– Откуда же он взялся, только один?

– Сам завелся, от сырости, наверное.

Селес взял себе на заметку обязательно запастись сушеной рыбой и посетить одинокого философа.

– А вон там?

– У-у…

– Багровый – это, наверное, плохо?

– Масы. Скажи спасибо, что они пока никуда не летают, им не до того. Крайне занятая раса. Даже во сне воюют. Есть шанс, что они перебьют друг друга прежде, чем выберутся в космос…

– Почему воюют? Ресурсов мало?

– Фантазии много. И благочестия. Изобретут религию – и несут в мир. Несется она плохо, потому что все очень уж твердо стоят за предыдущую. Только насадят среди уцелевших – новую изобретают. Они меня сжечь пытались. Думали, я им очередную религию привез. Отличные, кстати, огнеметы. Ощущения передать?