«Поскольку вы здесь, вам надо посмотреть мою пастель кисти Мане!» – сказал король Милан, заметив меня, и с ловкостью, удивительной для человека его комплекции, вскочил на стул и пошарил рукой на верху шкафа с зеркалом. «Черт побери! – воскликнул он. – Куда же она подевалась?» Король спрыгнул со стула; рукав его сюртука запачкался. Он его снял и, оставшись в одной рубашке, провел рукой под шкафом, откуда извлек бумажный сверток, который тут же и развернул.

– Ах, дьявол! Это же картина Альбера Гийома, которую я считал утерянной!..

Убедившись в том, что бывший монарх ведет себя как простой смертный, Париж в конце концов утратил к нему всякий интерес. Сам господин де Камондо сменил обращение «ваша светлость» на «мой дорогой граф». (Король Милан путешествовал под именем графа де Таково.)

Однажды кто-то сказал мне: «Я присутствовал на обеде у господина де Камондо, там был король Милан. Нам подавали блюдо из яиц – яиц лилового цвета, приготовление которых, кажется, заняло целых два дня». Мой собеседник с восхищением говорил и о паштете, ни с чем не сравнимом кушанье, в его состав входила какая-то птица, которую доставляли из очень далеких мест. Позднее я вновь увиделся с этим господином. За несколько дней до этого он снова обедал в обществе его величества, все у того же де Камондо.

– Ну и как? – спросил я. – Вам опять подавали знаменитые лиловые яйца и тот самый паштет?

– Нет… Мы ели телятину с горошком.

Я, кажется, начинал понимать, что августейший гость решительно пользовался все меньшим уважением и денег тратилось на него все меньше.

После смерти экс-короля его коллекция вернулась в Париж и была отправлена в аукционный зал. Бульварная пресса в очередной раз получила возможность прославить эклектизм короля Милана.

* * *

Господин Дени Кошен представлял собой тип настоящего любителя живописи, который, покупая картину, не рассчитывает на выгоду от ее возможной перепродажи. Словом, он покупал для своего удовольствия. Это удовольствие обходилось ему дорого, ибо стоило ему приобрести картину, как он испытывал соблазн купить другую, и тогда начинались обмены с соответствующей приплатой, разумеется выгодной для продавца. Напоминая ребенка, который, получив вожделенную игрушку, почти сразу же охладевает к ней, чем более страстно господин Кошен стремился завладеть вещью, тем быстрее он увлекался другой.

У меня находилось полотно Сезанна «Интерьер», принадлежавшее любителю, который очень хотел его сбыть, но никак не мог определиться с ценой. Каждый раз, заходя в мой магазин, господин Кошен восхищался картиной.

– Дайте слово, что сообщите мне, как только ваш любитель примет решение, – говорил он.

Наконец однажды я сказал ему:

– Мой клиент просит назначить ему цену. Я увижусь с ним завтра…

– Я дам за картину столько-то… Я собирался уехать сегодня вечером на несколько дней, но теперь отложу поездку.

Спустя два дня, как только открылся мой магазин, я увидел господина Кошена.

– Ну, что с картиной? – спросил он.

– Она ваша.

– Доставим ее сразу же ко мне!

Мы сели в экипаж.

Вдруг господин Кошен сказал:

– Это красивая картина, не так ли?

Мне показалось, что по его лицу пробежала тень. По мере того как мы приближались к его дому, он становился все более озабоченным и время от времени повторял:

– Это действительно красивая картина!..

Пройдя к нему в гостиную, мы стали прикладывать полотно то к одной стене, то к другой.

– Это очень красивая картина, – сказал он опять. – Но посмотрите! Она тут ни с чем не сочетается, ни с моим «делакруа», ни с моим «курбе», а что касается «мане»… Я просто не представляю, куда бы ее можно было повесить. Какая жалость!

– Выход очень простой! Я беру ее обратно…

И я упаковал холст Сезанна.

– Проходя мимо лавки Эсселя, – сказал как-то господин Кошен, – я заметил небольшой холст Ренуара, который показался мне на редкость красивым. Идемте посмотрим картину вместе.

Я сослался на какую-то встречу, опасаясь, что, если дело не получит продолжения после того, как мы посмотрим холст вдвоем, Эссель вообразит, что именно я не оценил его «ренуара». Через некоторое время, в час завтрака, господин Кошен снова появился у меня в магазине. Под мышкой он держал картину Ренуара.

– Я поддался искушению, – сказал он. – Не правда ли, красивая вещь?

– Прекрасное произведение!

– Домой я сейчас не пойду, – продолжил господин Кошен, – моя жена за городом. Может быть, позавтракаем вместе?

По дороге в ресторан он говорил:

– Я очень доволен, Воллар. Этот «ренуар» восхищает меня все больше… Я бы получил огромное наслаждение, если бы мог провести вторую половину дня дома, среди своих картин, но мне надо идти в палату депутатов. Рибо пообещал нам, что там соберутся все. Он должен сделать запрос.

– Господин Рибо выдающийся человек, – сказал я.

– Да, и какая удивительная скромность! Давеча я был в его имении в Лонжюмо. Мы прошли мимо старой скамьи, подпирающей плакучую иву. На земле валялось множество конвертов и бандеролей. «Это мой рабочий кабинет», – сказал председатель.

За завтраком господин Кошен время от времени поглядывал на свое новое приобретение, которое установил на стуле перед собой.

– Красивая картина, не так ли? – спросил он вдруг тоном, в котором, как мне показалось, сквозило легкое беспокойство.

Я уверил его в том, что редко можно встретить произведение, сочетающее в себе такую силу и такое изящество.

Расставшись с господином Кошеном, я вернулся в магазин. Через пару часов он пришел. Под мышкой он держал картину, которая на вид была меньших размеров, чем предыдущая.

– Я заскочил домой, – сказал он. – Поверите ли, с «ренуаром» получилось не лучше, чем с вашим «сезанном». И тогда я вспомнил о том, что видел на днях на улице де Сез небольшой холст Делакруа… Как вы его находите?

– Жемчужина!

– Правда?.. Но я убегаю. Я уже давно должен быть в палате. Я обещал Рибо…

Тут появился господин де Камондо. Кошен показал ему своего «делакруа». Камондо живо похвалил картину. И Кошен произнес:

– А я уже начал задаваться вопросом, действительно ли эта картина, несмотря на то что она великолепна… Но теперь я спокоен… Бегу в палату.

Однако под конец дня господин Кошен появился вновь, и опять с новой картиной.

– Понимаете, Воллар, – объяснил он, показывая мне небольшой холст Мане, – после того как мы с вами расстались, я проходил мимо лавки Дюран-Рюэля и увидел вот это чудо; я получил холст в обмен на своего «делакруа»… который, однако, приводил меня раньше в восторг!..

Кошен замолчал на минуту, любуясь полотном Мане, а потом сказал: