— Не знаю. Но придется дождаться утра. Нотариус уничтожит завещание, и мы отправимся в Ниццу.

— Ладно… только где нам переночевать?

— Найдем гостиницу. Когда я в первый раз приехала в Париж, я останавливалась у одной семьи. Они сдают комнаты. Сейчас поверни направо, здесь совсем недалеко. Переночуем, а утром отправимся к нотариусу. Как только покончим с завещанием, поедем в Ниццу. Пришло время восстановить доступ к средствам, которые оставил мне отец. Будем их тратить. Купим роскошный дом, откроем бизнес, вложимся в благотворительные проекты. Французы очень благосклонны к состоятельным иностранцам, желающим вложиться в их экономику. Наследства больше не будет существовать в том виде, в котором оно есть сейчас.

— Хорошая мысль. Особенно теперь, когда у тебя на руках спит наш сын, — скользнул взглядом в зеркале по задремавшему Даниэлю Михаил.

Машина медленно двинулась вдоль сонных французских улиц.

Удивительное дело — хозяева небольшого гостевого дома узнали Дарью. Конечно, они были рады принять ее с семьей снова. Даже согрели для Даниэля молоко, и нашли печенье.

Утром для малыша сварили овсяную кашу, и такая мелочь была очень приятной. После завтрака Вороновы расплатились с хозяевами и выехали из гостевого дома.

Светило яркое солнце, но оно было обманчиво — температура воздуха не поднималась выше трех градусов тепла. Пришлось достать теплые куртки.

Подержанная иномарка от французского производителя плавно подъехала к улице, на которой была расположена нотариальная контора. Внезапно мимо пронеслись две машины из пожарной охраны.

Когда Михаил свернул в нужный переулок, к офисам было не подъехать. Весь район оцепили пожарные и полиция. У обочины дежурили две машины неотложной помощи.

— Нет… — ошеломленно выглянула в окно автомобиля Дарья. — Не может быть!

— Кажется, может, — потер бороду Михаил.

— Гастон! — прильнул к стеклу Даниэль.

— Что?

— Гастон, папи!

Даша, присмотревшись, заметила на противоположной стороне улицы магазинчик игрушек, с наклеенной на витрине таксой.

— Миш, мы сходим с Даниэлем в магазин. Как раз попробуем выяснить, что произошло.

— Я буду в машине. Если что, сразу возвращайся.

— Пойдем, поищем Гастона, — Даша взяла у мужа купюры, и они с малышом выбрались из машины.

Взглянула на мальчика и улыбнулась. Ей до сих пор не верилось, что он рядом с ними.

В магазинчике никого не было. Зато продавались игрушечные таксы, почти такие же, как была у Даниэля.

— Гастон, Гастон! — радовался малыш.

— Да, много Гастонов. Выбирай, какого тебе?

Сын выбрал самую большую таксу и еще прихватил пингвина. Даша не стала его останавливать. Взяла еще упаковку детских соков и печенья, на случай, если мальчик проголодается в дороге.

— Скажите, что случилось на другой стороне улицы? — поинтересовалась у стоящего за кассой продавца на французском языке она.

— Ранним утром загорелся офис мсье Леграна. Все, что было, сгорело дотла. Не осталось никаких документов.

— И, что же, их теперь не восстановить?

— Большинство не восстановишь. Вся техника была уничтожена огнем. Да и тело самого Леграна едва опознали. Что он делал в своем офисе ночью, неизвестно.

«И туда добрались», — расплачиваясь за покупки, понуро размышляла Дарья.

В машину они вернулись быстро. Даниэль радостно совал отцу пингвина и новую таксу, а Даша уложила печенье и соки в багажник их видавшего виды автомобиля.

— Они добрались и до завещания. Видимо, когда стало ясно, что погибли не все жители приюта, решили уничтожить офис, в котором я оставила завещание. Нотариус погиб.

— Багиров подчищает следы, чтобы скорее добраться до денег. Но по правилам он их получит только через полгода. Завещание вступит в силу именно тогда.

— Он подождет. Вернется в Москву и затаится. Да вот только ничего он не получит. Я восстановлю свои карты, и через полгода от денег ничего не останется. Я открою бизнес, куплю дом, щедро вложусь в экономику Ниццы и займусь благотворительностью.

— Так что, в Ниццу? — окатив ее скептичным взглядом, усмехнулся муж.

— Да. Пришло время купить дом и завести собаку.

— Тогда чего же мы ждем? Заправимся на ближайшей заправке и в путь.

— В путь, — сжала его руку Даша.

Взглянула на сына. Тот ворковал со своими новыми игрушками. Она улыбнулась.

Перед глазами встала картинка, которую она когда-то нарисовала. Федор Глушко был прав. У рисунка действительно есть потенциал. Осталось совсем немного. Всего каких-то пятнадцать часов пути.

Михаил завел машину, и та плавно отъехала от оцепленной полицией и пожарной охраной улицы. Они возвращались в Ниццу.

Асхат Саркисян никого не принимал, но адвокату Ховански удалось договориться о приватной встрече.

— Ваша мать совершила много преступлений, Филипп Андреевич. К сожалению, я ничем не могу ей помочь. Да и честно говоря, не хочу, — рассматривая просителя в упор, потер густую бороду Асхат. — По ее приказу расстреляли семью моего близкого друга. Мы в академии такого не прощаем.

— Но неужели нельзя выпустить ее под залог? Пусть действия в отношении нее будут хотя бы справедливыми!

— Я не создавал препятствий для выпуска вашей матери под залог, господин Ховански. От меня такого распоряжения точно не исходило.

Совершенно сбитый с толка после встречи с Саркисяном, Филипп отправился в полицию.

— По какой причине мою мать не выпускают под залог?! — орал на дежурного полицейского он. — Я требую встречи со следователем!

— Так постучите в его кабинет, — подкатывал глаза дежурный у входа. — Я здесь причем?

На шум вышел сам следователь.

— А, Ховански, — понуро протянул он. — Пройдите ко мне в кабинет. У меня есть для вас новости.

Филипп вошел в тесный, заставленный стеллажами с папками кабинет и присел на край стула для посетителей. Ему казалось, что в кабинете все покрыто слоем пыли, и он испачкает свои брюки.

— У меня к вам один вопрос. Почему мы не можем внести залог, чтобы мою мать отпустили домой до объявления приговора? — с ненавистью уставился на следователя он.

— Этого больше не потребуется, Филипп Андреевич, — покачал головой тот.

— Почему?! Приговор вынесли без заседания?! Что себе позволяет местный суд?!

— Вчера вечером вашу мать нашли мертвой в камере.

— Маму?.. Нет…

Ховански побледнел. Ему показалось, что вся имеющаяся в кабинете пыль вдруг поднялась в воздух, и стало нечем дышать.