Цвет молчал, закусив губу, но прочь гостью не гнал. Милава прытко растолкла сухоцвет в небольшой деревянной ступке, высыпала в мисочку:

— Это проглотить надобно. И ничего не есть и не пить до самого утра. Сможешь?

Он перенял мисочку и долго вглядывался в нее. Затем все ж черпнул серо-зеленый порошок пальцами и отправил в рот, запоздало отвечая на вопрос кивком. Жевал не спеша, но не кривился, будто не замечал редкой горечи снадобья. Постепенно его очи заполнялись осмысленностью, а взгляд теплел.

— Ну вот и добре, — улыбнулась ворожея. — А завтра тебе совсем полегчает.

— Спасибо, — прохрипел Цвет и вдруг заплакал, горько, беззвучно. Милава про себя только порадовалась: то добрый знак — страшные воспоминания, что грызли его нутро, наружу полезли. Сын кузнеца утер грязным рукавом лицо, но слезы текли и текли.

— Скажи мне, а не ведаешь ли ты, где может быть твой батька? — спросила ворожея, когда на порозовевших щеках не осталось и влажного следа.

— Я его с вечера не видел. Сам тревожусь — не случилось ли чего. — Помолчав, Цвет добавил: — Вижу, врут люди — добрая ты девица.

Милава улыбнулась:

— Только об том, что я к тебе ходила, лучше никому не сказывай. Не то беду на себя накличешь.

Цвет не ответил, лишь помрачнел.

Ворожея стянула тесьму, закинула мешок за плечи и направилась к выходу.

— Куда ж ты теперича? — взволновался сын кузнеца.

— Батьку твоего сыскать надобно, — нахмурилась Милава.

— Может, лучше тут его обождать? И тебе безопасней, и мне… спокойней, — Цвет отвел очи, густо покраснев, словно повинился в трусости и устыдился ее.

— Нет. Пойду я, — Милава ободряюще улыбнулась и протянула руку, чтобы открыть дверь.

— Погодь, — молодец кинулся вперед гостьи. — Я с тобой пойду!

— Нет, ты его лучше тут жди. А то он вернется, тебя не сыщет — волноваться станет.

— Давай я хотя бы погляжу, чтоб никто подле хаты не крутился.

Милава кивнула и отошла в сторону. Сын кузнеца вышел на двор.

— Никого нет, можешь идти.

Ворожея миновала Цвета, пересекла Ласкавну и нырнула в лес. Теперича ей во что бы то ни стало требовалось найти кузнеца. Вот только где? Она решила пойти к капищам. Авось снова отыщет его где-нибудь там? Милава шла, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к каждому движению. Впусте. Может, поворожить? Но какой смысл, ежели она не ведает здешних мест так добре, чтобы по малейшему деревцу угадать, где именно прячется кузнец.

Вдруг за спиной что-то хрустнуло. Милава обернулась. Чей-то силуэт мелькнул меж раскидистыми елями. Она пригнулась и неслышно направилась к источнику шума.

Хруст стал смачнее. Милава подобралась ближе, отвела в сторону пушистую лапу и от болезненного удара в лоб упала навзничь.

— Ой! — воскликнул кто-то.

Перед очами все поплыло. Слезы против воли хлынули из глаз.

— Чего рвался-то? — пожурил Вит, подхватил ворожею под мышки и поставил на ноги.

— Ты как, Милава? — участливо спросил Череда.

Она раскрыла веки. Алесь сидел подле и тер ушибленную голову — да, что-то ему и вправду не везет. Точно сглаз чей-то. Надобно пошептать да отвадить. Не то пропадет иль так и будет биться, покуда совсем дурачком не сделается.

— Прости, Милава, не хотел я, — сын старосты подошел ближе к ворожее и обеспокоенно оглядел ее лоб.

— Да ладно. Чай, жива, — улыбнулась она.

— А мы ведь с батькой только из плена.

— Из плена? — насторожилась Милава.

— Ага, — улыбнулся Алесь. Вит фыркнул. — Благодаря Усладе оценили все прелести темницы. Хвала богам, остались на селе разумные люди… — сын старосты указал подбородком на мельника — тот засиял, точно яхонт на солнышке, — а то и сгнили б там, покуда тебя вся деревня по лесам ищет.

— Вот как, — невесело усмехнулась Милава. — Ну а Восту да Кукобу захоронили?

— Восту схоронили, — вздохнул Вит. — А Кукобу… Близнецы пошли люд собирать, чтоб всем селом схоронить.

Ворожея кивнула.

— Оставаться тут опасно. Люд в округе рыщет. Покуда тебя не изловит, не успокоится. Меня больше не слушает, — с сожалением сказал Череда.

— А может, нам рассказать всем, что ты ушла отсюда? — предложил Вит. — Авось тогда они угомонятся?

— И то верно, — поддержал Алесь.

— Можно, — согласился Череда. — Вот только говорить о том ты станешь. Поди, нас с сыном только на подступах к селу заприметят, как снова в яму кинут.

Вит нахмурился — видать, не сильно-то хотел от спутников отбиваться. Зато Алесю идея батьки, никак, очень понравилась:

— Так чего мы час теряем — пущай прямо теперича и идет!

— Погодь, — остановила Милава. — А взвар селяне выпили?

— Не все, — поведал Череда. — Услада помешала. Смуту внесла.

— А ведь еще есть хворые, — недовольно повела головой Милава. — Страшусь, кабы им совсем худо не сделалось. Надобно снова снадобья наварить да людям отнести. Не то Паляндра совсем разгуляется.

— И что ж делать? От нас они целебный напиток точно не возьмут, а Рафал…

— Вот дядьку Рафала и надобно на ноги поскорее поставить, — прервала ворожея Алеся. — Давайте вот как поступим: я взвара еще сготовлю, ты, Вит, пойдешь к врачевателю да поможешь ему хворь отогнать, а затем пущай моим лекарством люд лечит. Мы же покуда станем кузнеца искать. Надобно до ночи справиться. Не то совсем озвереет да снова на людей кидаться станет.

Мельник стал навроде тучи, зато Алесь ликовал.

— Это хорошо ты, Милава, придумала, — похвалил староста. — Надобно люду помочь.

Вит опустил плечи, шумно выдохнул и кивнул.

Укрывшись в густых зарослях, кои навряд ли могло пробуравить чужое око, Милава принялась готовить снадобье. Она строго наказала мельнику, как выходить Рафала.

— Ежели все пройдет, как надобно, то лекарь очень скоро придет в себя и иных вернет к жизни. Но помни, Вит, даже с этим напитком промедление смерти подобно. И не одной.

— Я понял, — твердо сказал мельник и, зажав заветный взвар под мышкой, поспешил в село.

— Даждьбог с тобой, — тихонько сказала Милава ему вслед. Алесь напрягся. Череда приглушенно хохотнул.

Как только Вит скрылся за елями, староста спросил:

— Куда теперича?

— К древним капищам.

— Зачем? — удивился Алесь.

— Недалече от них накануне купальской ночи я повстречала Щекаря. Он бился в агонии — претворялся в волка. Авось повезет — и теперича его там сыщем. А может, заговоренные клинки, через кои он перепрыгивал, как раз прикопаны именно там.