— Я ведаю, где он! — возглас Череды вернул всех в явь.

— И я. Кто это там?! — оглянулся Алесь, разобрав шуршание в кустах. Его громкий оклик заставил соглядатая подпрыгнуть и ломануться через бурелом прочь от костерка. Череда с сыном бросились следом, но ноги точно свинцом налились — самые простые движения претворились в невозможные, — они повалились один на одного, ругаясь и бестолково барахтаясь. Покуда тела начали повиноваться разуму, беглец скрылся из виду. Теперича нагнать его не представлялось возможным.

— Вы поспели разглядеть, кто это был? — спросил Череда. Милава и Алесь помотали головами. — Всенепременно доложит.

— Ну и пущай, — хмыкнул Алесь. — У нас и поважней дела сыщутся. Пойдемте скорее к Щекарю. Туда еще добраться надобно. Путь-то неблизкий.

— А поспеть до темноты важно. День уже за середину перевалил, — сказала Милава, глядя на небо, его синева стремительно густела.

Спутники затушили костерок и устремились вглубь леса. Скоро размашистый шаг сменился тяжелым хлюпаньем. Подошли к болотам. Алесь подыскал крепкий посох и отдал Милаве. Она, потупившись, приняла заботу. Руки на миг соприкоснулись. На девичьем лице проступила краска. Взгляд темных очей сам собой отворотился в сторону. Молодец нехотя отстранился и стал оглядываться в поисках посоха для себя. Череда тоже подобрал крепкую опору, что и крепкое дно сыщет, и спасение, ежели что, укажет.

— Нам туда. Давайте-ка след в след. Ты, Милава, за мной иди, — наставлял Алесь. — А ты, батька, замыкать станешь.

— Ты так не переживай. Поди, ведомо мне, что такое топь. Чай, всю свою жизнь на ней провела.

Череда усмехнулся, но Алесь, нахмурившись, все равно пошел первым. Милава последовала за ним.

— Эх, и надобно мне было новехонькие сапоги натянуть. Вот дурень, — попенял себе староста и ступил на мягкую, склизкую землю. — Чует мое сердце, за новехонькую пару близнецы все подробности про Яромилу затребуют.

— Можно помыслить, ты от них что-то утаить собрался, — усмехнулся Алесь.

Череда лишь улыбнулся, точно кот, объевшийся сметаной, да пригладил усы. Скоро болота обступили со всех сторон. И ежели поначалу еще попадалась растительность — кувшинки, ряска — да травянистые кочки, на коих можно было без страха дух перевести, то скоро все изменилось. Деревья претворились в коряги, а сочная зелень сменилась гнильем. Смрад стал почти невыносим.

— И чего это он так далече забрался? — нарушил тишину Алесь.

— Видать, чтоб не изловили, — предположил Череда и вздохнул: — Таких бед натворил.

— Я мыслю, что дело не в том, — сказала Милава.

— А в чем? — разом спросили батька да сын.

— Думается мне, что он от себя, а не от люда честного прячется.

— Как это? — не уразумел Алесь, с силой выдергивая ногу из вязкой жижи.

— Сдается мне, что он сам не рад такой силе.

— Хочешь сказать, что его кто-то зачаровал? — с надеждой спросил Череда.

— Так, зачаровал.

— Хвала богам! — воскликнул староста. — Не зря я в его неповинность веровал. Давно мы с кузнецом дружбу ведем. Еще детьми пакостничали да пред родичами после отвечали. Разом по болотам лазили, разом яйца у соседских кур таскали. А еще я завсегда над ним верх одерживал, хитростью одной — подсеку, а затем усядусь сверху…

— И кто? — прервал Череду сын.

— Вот это нам и надобно выяснить. Далеко еще? — огляделась Милава.

— Устала? — забеспокоился Алесь.

— Нет, вот только болота ночь быстрее окутывает. Да к тому ж, сам ведаешь, где нечистики убежище себе ищут. Поспеть бы.

Сын старосты кивнул и указал вперед:

— Уже недалече. Только через десяток шагов идти совсем трудно станет. Так что придется поднапрячься.

Спутники выпрямили спины, точно набираясь сил перед последним, самым важным рывком. Алесь не слукавил — здесь топь точно восстала супротив человека. Милава чуяла — недоброе это место. Ежели где и пируют нечистики разом, так непременно тут. Ворожея не подивилась бы, ежели б теперича из мутной жижи выглянула уродливая болотная русалка, которую разве что какой-то шутник к водяным утопленницам-пригожуням приравнял. Ведь всем ведомо, что трясинные девки и не девки вовсе. Старые, жуткие на вид, тиной облепленные, грязью перемазанные, под стать здешним княжичам: Багнику, Болотнику да Аржавеннику. Забрался же кузнец…

— А что, коли мы не поспеем? Вдруг Щекарь обернется волком да в топи увязнет? — поделился волнением староста.

— Вот и я того страшусь, — тихонько молвила Милава. — Потому и надобно поспешить.

— И давно вы у Хижи на посылках? — хмыкнул кожевенник, деловито скрестив ноги.

Охранители обернулись, но ответом не облагодетельствовали.

— Дожили. Всякий дармоед нынче старостой себя восхваляет, — поддержал брата другой кожевенник.

Стражи переглянулись, но вступать в разговор не стали, им велено было — хату Кукобы охранять, вот они и охраняют. А все прочее — не их дело.

— А что ж вы делать станете, когда ведьмарка на пороге покажется да на невидимую стену кидаться станет? — спросил близнец.

Стражники снова поглядели друг на друга. По их ликам пробежал страх. Но высказывать вслух свои думы они не решились.

— И откуда вам ведать, что тот круг никто не затер? Что, ежели защита уже снята?

— И то верно! Тогда вы первыми и отдадите ведьмарке свои души! — поддержал близнец.

Охранители заелозили — слова кожевенников их явно насторожили.

— И что вы предлагаете? — спросил один из стражей.

— Предлагаем захоронить ведьмарку, как подобает, по всем правилам, — тут же отозвались братья.

Стражи помотали головами:

— Нет. Нам было велено…

— Ой, да кем велено? Покуда у нас на селе еще староста главный, — прервал бестолковые рассуждения кожевенник. — А он велел Кукобу захоронить!

— Череда дурман-травой опоен!

— Да кто вам то сказал? Доморадовна? Нашли кого слушать! — стали злиться братья.

— Услада! — разом ответили охранители. — А она дочь старосты, между прочим. И попусту наговаривать на родного батьку да брата не стала бы! Всем ведомо, что она в Алесе души не чает.

— Услада… Да Услада просто ревнует братца к Милаве! — фыркнул кожевенник.

— И эта ревность вам дорого будет стоить, когда ведьмарка из хаты ночью выберется, — пообещал его брат.

Охранители с ответом не нашлись. Отвернулись и смолкли. Вот только по резковатым движениям, кислым минам да косым взглядам было ясно — не на месте сердца у стражей. И ночи они со страхом да трепетом в душах ожидают.