0 преступлений, в 2005–2006 гг. – по одному преступлению; торговля людьми (ст. 127–1 УК) – 0 преступлений в 2003 г., 17 – в 2004 г., 60 – в 2005 г., 106 – в 2006 г.; использование рабского труда (ст. 127–2 УК) – 0 преступлений в 2003 г., 8 – в 2004 г., 20 и 19 – соответственно в 2005–2006 гг.; торговля несовершеннолетними (ст. 152 УК) – в 2001–2003 гг. соответственно 16, 10, 21 преступление, затем закон утратил силу; незаконное усыновление (ст. 154 УК) – соответственно по годам 2, 3, 0, 1, 7, 9 преступлений.[479]

Во-вторых, все формы торговли людьми – порождение экономических, социальных, политических процессов в условиях глобализации. Социально-экономическое неравенство различных стран и социальных групп – основной фактор human trafficking, так же как иных девиаций – преступности, наркотизма, алкопотребления, проституции и др. Ясно, что неимущие, «исключенные» нуждаются в средствах для выживания, другая часть населения – в деньгах для «лучшей жизни» («сладкой жизни»). Криминал пользуется этим, «обеспечивая» тех и других (и, прежде всего – себя) такими средствами.

В-третьих, торговля людьми в эпоху глобализации – относительно новая проблема. Привычные методы выявления, регистрации, профилактики, противодействия социальному «злу» в данном случае не срабатывают. Тем более важны национальные и межгосударственные (кросс-культуральные) исследования торговли людьми и выработка методов и средств противодействия этому.

Глава 8

Преступления против собственности (корыстные преступления)

Собственность – это кража.

П. Ж. Прудон

§ 1. К постановке проблемы

Преступления против собственности, или корыстные преступления, или имущественные преступления – наиболее распространенный вид преступности в современных государствах. Однако границы, очерчивающие круг таких деяний, весьма условны. Во-первых, «корысть» – понятие широкое и «присутствует» так или иначе во всех преступных, да и многих непреступных поведенческих актах. Если исходить из известного афоризма, взятого в качестве эпиграфа к этой главе, то и с «собственностью» (в социально-экономическом, не юридическом смысле) все не так просто. Во-вторых, криминологическое представление об этом виде преступности не вполне совпадает с границами уголовного закона. Так, гл. 21 УК РФ («Преступления против собственности») включает разбой, который в равной степени и насильственное, и корыстное преступление, а также уничтожение или повреждение имущества, которое далеко не всегда носит корыстный характер (в смысле получения имущественных выгод). С другой стороны, большинство преступлений, предусмотренных главами 22, 23 УК РФ, а также ряд других деяний (бандитизм, незаконное занятие частной медицинской практикой, браконьерство, получение взятки и т. п.) преследуют явно корыстные цели.

Криминологически преступления против собственности включают умышленные посягательства по корыстным мотивам на имущество, деньги или иные материальные ценности, находящиеся в чужой собственности, независимо от ее формы (личная, частная, общественная, государственная и др.) или, иначе говоря – незаконное обогащение за чужой счет.

Существует множество утопий и иллюзий по поводу возможности установить (эволюционным или революционным путем) такой «справедливый» общественный порядок, когда одновременно каждый сможет иметь доходы «по труду» (чем больше трудишься и производишь, тем больше имеешь) и при этом все будут достаточно обеспечены. Однако еще в конце XIX в. известный американский экономист Т. Веблен писал: «Как бы всеохватывающе, поровну или «справедливо» ни распределялся общий прирост общественного благосостояния, он нисколько не приблизит насыщение той потребности, почвой для которой является стремление каждого превзойти всякого другого в накоплении материальных ценностей. Если бы, как иногда полагают, стимулом к накоплению была нужда в средствах существования или в материальных благах, тогда совокупные экономические потребности общества понятным образом могли быть удовлетворены при каком-то уровне развития производственной эффективности, но, поскольку борьба по сути является погоней за престижностью на основании завистнического сопоставления, никакое приближение к определенному уровню потребления невозможно».[480] Опыт «развитого социализма», государств «всеобщего благоденствия» подтвердил вебленовский прогноз. На бытовом, житейском уровне безграничность «престижного потребления» и завистливости выражается в стремлении жить «не хуже других», «как люди», чтобы все было «как у людей». Если же «у соседа сдохла кобыла, казалось бы – какое мне дело? А все-таки приятно…».

Собственность – не естественная, природная данность, а социальный конструкт. Право собственности, полномочия собственника «определяются социально, и поэтому их характер зависит от конкретного общества, а также от стадии развития этого общества. Права собственности подразумевают социальные отношения между людьми, поскольку они определяют, кто имеет санкционированный доступ к этим объектам, а кто нет. Отношения собственности социальны, поскольку обладание собственностью может наделять человека властью над другими…».[481]

Социальный, а не природный характер собственности обусловливает непонимание (или недопонимание) детьми существенных различий между «мое», «наше» и «чужое», «не наше». Лишь в процессе обучения, вообще – социализации ребенок начинает усваивать, осознавать эту разницу. Но не каждый, не всегда и не сразу. А если в семье действуют принципы «хватай, что плохо лежит», «бери чужое, но не попадайся», «тащи все в дом», то надеяться на отношение к чужой собственности как «священной и неприкосновенной» не приходится. Но и в самых благополучных семьях дети до поры до времени не очень считаются с чужой собственностью. Вот признания ряда политических деятелей современной России: «Я украла у одноклассницы красивую тетрадку и «биковскую» ручку. Родители девочки часто ездили за границу, и у нее всегда были такие красивые вещи, что устоять не было сил… А два моих сына, когда им было 4 и 7 лет, украли у нас с мужем деньги» (бывш. вице-спикер Госдумы И. Хакамада); «Я довольно часто воровал по мелочи. Иногда залезал к матери в кошелек… Но чаще я с друзьями лазил за яблоками в чужие сады» (губернатор Псковской области Е. Михайлов); «Украсть у лоточницы пирожки в нашем дворе считалось спортивным достижением… Сын иногда может не отдать сдачу, «сэкономив» себе на мороженое. А однажды он поехал к репетитору, того не оказалось дома. Деньги за урок он не заплатил, но и нам их не отдал» (президент продюсерской компании В. Семаго); «Что-то воровал, но что, где и когда – не помню. Просто мне кажется, что 100 % детей обязательно что-нибудь крадут у родителей. У детей нет четкого разделения – мое, наше и чужое» (лидер Российского общенародного союза С. Бабурин); «По огородам часто лазил, особенно за клубникой «Виктория» – очень крупный сорт. Еще таскали горох, огурцы, яблоки» (бывш. депутат Госдумы В. Рыжков).[482]

Надеюсь, читатель понимает, что я привел эти высказывания не для того, чтобы «очернить» их авторов. Все вышесказанное не служит и оправданием посягательств на чужую собственность. Важно другое – опять и опять мы сталкиваемся с тем, что за, казалось бы, такими простыми и ясными истинами, как «не убий» и