– Нет. Не было с самого начала, как я увидел ее фотографию еще в Польше. Она поразительно похожа на Анку Хмелевскую. Я хотел разобраться, что задумал заказчик. Убить Катю мог и в дверях квартиры. Думал, возможно, что-то расскажет о себе, пока я… пока она у меня. Но с первых же слов понял, что Катя в полном неведении. Она боялась за ребенка, даже не за себя. И совсем не опасалась меня.

– Злотый, это вы убили Игоря Марьина? Только не делайте вид, что вы не знаете, о ком я спрашиваю, – без перехода задал вопрос Борин.

– Не буду. Парень, который помог мне похитить «невесту», был вполне жив, когда мы расстались. Я заплатил ему за работу, мне незачем было его убивать. Против меня есть улики? Кстати, как он умер? Зарезали? Застрелили?

– Слишком много вопросов, Злотый. Допустим, я вам верю. Улик против вас действительно нет… Где вы держали Катерину Шторм?

– На нашей бывшей даче в Дарьевке.

– Понятно, – Борин достал из папки какой-то лист бумаги с текстом и положил перед Злотым. – Читайте.

– Вы нашли их…

– Зачем вы оставили в подвале дачи эти деньги, Злотый?

– Для Кати и ее сына. Собирался дать ей знать, чтобы она их забрала, когда буду уже в Польше.

– Почему наличные, а не карта, например? Неужели вы ей не назвали своего настоящего имени?

– Нет.

– Вам не приходило в голову, что она могла и отказаться от денег, заработанных таким способом? А заказчик, Злотый, когда вы отчитались о выполнении заказа, не потребовал никаких доказательств? Вот так, на слово, поверил, что все сделано? Или не поверил? Почему вы покрываете того, кто посягнул на жизнь дорогой вам женщины? – Борин намеренно засыпал Алекса вопросами, не давая возможности выстроить ложную версию.

– Я отказываюсь отвечать. Скажите, в чем еще меня подозревают? Если я не совершал преступления, могу уйти?

– Да, на территории России вы не преступник. Но полиция Польши просит вашей экстрадиции. Вас подозревают в организации убийства Анки Хмелевской и еще одном двойном убийстве, Злотый. Поэтому сегодня ночным рейсом вы, в сопровождении сотрудников нашей полиции, вылетаете в страну проживания.

– О смерти Анки я узнал лишь сегодня ночью. Когда уезжал из страны, она была жива. И я знаю, кто убил Анку.

– Кто, Злотый? Все тот же заказчик? Или все ж заказчица? Вы понимаете, что угроза жизни Катерины Шторм сохраняется?

– Нет! Тот, кто ей угрожал, улетел в Польшу несколько часов назад. Сколько времени? Восемь? Заказчик уже давно там. И он уверен, что на этот раз я выполню заказ.

– Почему уверен?

– Скажем так – сумел убедить…

– Значит, это перед ним вы разыграли представление с вашим арестом? Какой смысл? Рискованно. Ареста могло и не быть, если бы наши польские коллеги не просили вашей выдачи. Почему вы дали ему возможность покинуть Россию?

– Мне нужно было оградить Катю. Заказчик, как вы правильно подумали, не поверил мне, что я довел дело до конца. Поэтому прилетел в Россию для встречи со мной.

Звонок внутреннего телефона прервал их беседу. Борин взял трубку, молча выслушал говорившего, глядя при этом на Злотого. Он опустил трубку на аппарат.

– Что-то случилось? – изменился в лице тот.

– Машина Михаэля Хмелевского взорвана. Теперь понимаете, Злотый, что вы своим молчанием чуть не убили брата?

– Чьего брата???

– Вашего, Александр Иванович. Ваша бабушка Зося Адамовна Злотая, в девичестве – Хмелевская. Она – родная сестра отца Казимира, Виктора Хмелевского. И сейчас находится в их имении.

– Бабушка никогда об этом не рассказывала… даже, когда мы приехали в Польшу… так вот почему она тогда меня устроила к нему водителем! Но зачем было скрывать, что мы – родственники? Казимир отказывался ее принять?

– Нет, Злотый. Это решение вашей бабушки. Впрочем, я не уполномочен пересказывать историю вашей семьи. Думаю, в свидании с родными польское следствие вам не откажет, и ваши вопросы без ответа не останутся.

– Значит, с Михаэлем все в порядке?

– С ним – да. Но погиб охранник. Догадываетесь, чьих рук дело?

– Нет, она не смогла бы успеть. Хотя… если с вечера, перед вылетом в Россию.

– Все же, заказчик – женщина… Ее имя, Злотый? Как ее найти?

– Вероника Врублевская. Бывшая любовница Казимира Хмелевского. Живет в Кшешовице, но точного адреса я не знаю.

– Что вы о ней знаете еще?

– Только то, что она – бывшая гражданка России. Мы сегодня ночью встретились в мотеле по дороге в аэропорт. Я записал разговор с ней. Во внутреннем кармане моей дорожной сумки диктофон.

Если бы она так сильно не любила музыку, стала бы поваром. Вере Михайловне особенно нравился собственно сам подготовительный процесс к кулинарному действу: она чистила овощи, промывала мясо, помешивала бульон, а в голове проигрывала будущую репетицию с детьми. Партию каждого в отдельности, при этом как бы видя сосредоточенную мордашку игравшего. Да, ее муж был прав – она жила музыкой и детьми. Федору в ее сердце места так и не нашлось.

Но сейчас она, переворачивая очередную котлету на сковороде, думала о Лыкове.

Наверное, это и есть любовь – когда всегда в мыслях. Он ушел, а ты еще долго вспоминаешь то ласковое слово, сказанное вроде бы так, походя, то короткое прикосновение его пальцев к твоему локтю, то взгляд, от которого становится на миг жарко, и ты замираешь. И все время его, любимого, ждешь…

Накрыв крышкой сковороду и убавив огонь, Вера Михайловна отошла к окну. По привычке бросив взгляд на то место, где обычно стоял их микроавтобус, она заметила там незнакомую светлую иномарку. Она уже было отвернулась, но успела увидеть открывающуюся дверцу и детскую руку, придерживающую ее. Через несколько секунд из машины вылез Тимур. Почему-то сразу стало неосознанно тревожно, даже страшно. Видя, как мальчик направился к входной двери, Вера Михайловна поспешила в коридор.

Этот взгляд озлобленного волчонка она помнила с тех пор, как впервые встретила Тимура в детском доме. Сейчас он стоял и исподлобья смотрел на нее.

– Где ты был, Тимур? – стараясь говорить спокойно, Вера Михайловна вдруг поняла, что впервые это спокойствие дается ей очень уж тяжело.

– Какое вам дело?

– Как это? – опешила она на мгновение, чувствуя, как внутри зреет новое для нее чувство – раздражение.

– Что вы лезете в мою жизнь? – он спросил это так зло, что она растерялась.

– Тимур, ты не смеешь мне так грубить! – она, наконец, пришла в себя. – Нам нужно серьезно поговорить, поэтому, жду тебя в гостиной. Сейчас же.

Парень, молча сняв кроссовки, прошел мимо нее.

«Так… я не справляюсь! Я знала, что будет нелегко. Прожив почти десять лет по приютам, осознать, что такое семья, трудно. Но он – ребенок, всего лишь ребенок!» – уговаривала она себя, идя вслед за ним.