Не давая отяжелевшим векам сомкнуться окончательно, оннаблюдал, как черные тени скользят в самом стане. Изредка поблескивают ножи,вот хрустнула сухая ветка… Внезапно он ощутил, что это не грезится, что в самомделе в стане чужие, настоящие, вовсе не тени, под тенями сучки не хрустят…

Он завопил:

— Тревога!.. Напали!

К нему метнулись с двух сторон. Сильный удар потряс тело,это ударили в спину острым копьем. Он услышал отвратительный скрежет железа пожелезу, рухнул вниз лицом. По нему пробежали, топча, он все же поднялся, нелепомахнул мечом, руку дернуло. В багровом свете углей вдали поднялась огромнаяфигура в полотняной рубахе с распахнутым верхом. В ее руках появился топор,человек орал и отмахивался им, Рудик с ужасом узнал воеводу.

В стане заорали, завопили, просыпаясь, люди. В ответ грянулстрашный гортанный крик степняков, полоснул по ушам. Рудик бросился к воеводе,по дороге сшиб двоих, встал спина к спине. Кровь текла по рукам воеводы, в бокузияла рана, оттуда выплескивалась толчками темная кровь.

— Беги, — прошипел он. — Сообщи князю…

— Дядя! — закричал Рудик, слезы дрожали в егоголосе. — Я тебя не брошу!..

— Дур-рак… я тебе не дядя…

Он сразил топором слишком близко сунувшегося степняка. Наних особо и не нападали, спеша прирезать как можно больше полусонныхдружинников, что вскакивали со скоростью улиток, их шатало со сна, а мечи идоспехи сложили в сторонке кучкой. Даже Рудик понимал, что, как только кончитсярезня, на них обратят внимание и тогда просто побьют стрелами, чтобы не терятьлюдей.

— К коням, — велел воевода хриплым, страшнымголосом. — Вон там…

— Нет, — сказал Рудик несчастно, — ихперегнали чуть левее… я видел…

Воевода сразу взял левее, они торопливо побежали, размахиваямечом и топором. Дважды им загораживали дорогу сразу по трое — пятеро,Рудик чувствовал, как острые сабли стучат по голове, плечам, рукам, сам орал ибил мечом, потом степняки исчезали под его бегущими ногами, наконец в бледномрассвете в самом деле вынырнули конские головы.

Воевода, раскачиваясь из стороны в сторону, из последних силспешил следом. Он весь был покрыт ранами, лицо развалил страшный удар от скулыдо нижней челюсти, на груди три широкие красные полосы, зато на доспехе Рудикаполовецкие сабли не оставили следа, только повыщербились.

Воевода прохрипел:

— Хватай… беги!..

— Садись, — сказал Рудик, — я помогу…

Из-за коней с визгом выскочили три степняка. Рудикмолодецким ударом встретил одного, двое обрушили на него сабли с двух сторон.Дзинь!.. У одного в кулаке остался обломок с рукоятью, второй даже изменился влице от отдачи в руку. Рудик взмахнул мечом, один отшатнулся, кончик длинногомеча полоснул по животу, оттуда из широкой раны сразу полезли темные кишки.Второй отступил, споткнулся и упал на спину.

Калаш, шатаясь, пытался поймать коня. Хоть и стреноженные,те в испуге отпрыгивали от залитого кровью страшного человека. Рудик выбежалвперед, ловко ухватил за гриву крупного серого коня, набросил узду:

— Готово!.. Садись, дядя!.. Я помогу…

Воевода опустился на одно колено. Его руки опирались натопор, ладони скользили по скользкому от крови древку. Дышал он с хрипами, наплемянника смотрел почти с ненавистью.

— Дурак… Беги!

— Дядя…

— Предупреди князя…

— Мы сможем оба!

Рудик бегом подвел к нему коня, воевода перекосился, когдаплемянник подхватил его под мышки:

— Дурак… не понимаешь…

Еще двое печенегов вынырнули из утреннего тумана. В рукахокровавленные сабли, руки по плечи в крови, красные пятна покрыли халаты.Наткнувшись на двух уцелевших русских, удивленно завопили. Рудик выронилгрузное тело, сделал шаг вперед. Его трясло, но удар сабель встретил свирепымударом меча. Один степняк завалился навзничь с распластанным надвое лицом, второйс визгом отступил и скрылся в багровой темноте.

Рудик гнаться не стал, снова поймал коня. Воевода все ещестоял на коленях, под ним была красная лужа. Не поднимая головы, прохрипел вземлю:

— Скачи…

Мороз и стыд осыпали разгоряченное лицо. Пальцы ухватилисьза гриву, он взметнул тяжелое в доспехах тело в седло. Каблуки ударили вконские бока. Конь оскорбленно взвизгнул, Рудика качнуло, навстречу метнулисьбагровые тени, пламя костров, теперь горела даже одежда на зарезанныхдружинниках. Степняки торопливо переворачивали лежащих, в руках сверкаликороткие острые ножи. Раненых надо спешно дорезать, добыча досталась неплохая,вся русская дружина полегла, почти не сопротивляясь…

Рудик пронесся краем стана, за спиной слышались крики. Онстрашился, что если погоня, то его с легкостью настигнут, степняцким коням нетащить на себе тяжелого русича в тяжеленном доспехе, но то ли сразу удалосьнырнуть в ночную тьму, то ли не решились впотьмах гнаться за одинокимвсадником, когда в стане такая богатая добыча, за это время растащат самоеценное, но Рудик гнал и гнал коня, пока бока зверя не покрылись мылом, а изорта не полетела желтая пена.

Прислушавшись, пустил коня шагом, а потом соскочил на землюи побежал, ведя в поводу. В полном доспехе и с оружием дружинник должен уметьбежать верста за верстой, и теперь Рудик несся рядом с усталым конем, старалсядышать ровно, но удавалось плохо: перед глазами стояло залитое кровью лицовоеводы, его глаза, которые отводил всячески, пряча стыд и гнев.

— Хотел умереть, — прошептал он на бегу. — Онне хотел возвращаться…

Через две версты бешеного бега, когда дыхание сталовырываться с хрипом из раскаленного горла, он вспрыгнул на конскую спину ипродолжил скачку к Киеву.

Владимир снова с тревогой всматривался с крепостной стены.Вчера к вечеру из отряда Калаша на взмыленном коне примчался один-единственныйдружинник. Конь пал замертво за сажень до ворот, а сам гридень, весь раненный ипосеченный, рухнул в долгое беспамятство. Однако он успел прошептатьподбежавшим стражам, что великая орда валит в сторону Киева.

Это был именно тот страхополох, что боялся каждого куста икоторому Калаш говорил, как слышал сам Владимир, что они-де печенегов шапкамизакидают. Сейчас по городу спешно таскали к стенам камни, в мешки сыпали песоки складывали кучами. В дальние племена помчались вестники, надо срочноподтягивать к городу войска из числа союзников.

Заскрипели ступеньки, Претич поднялся, уже будто для жаркойбитвы: в панцире, на руках железные налокотники, широкие поножи защищают ноги,на плечах широкие булатные пластины, но металл тонковат — умен воевода,знает, что не от тяжелых мечей защита нужна, а от легких сабель. Когда дралисьс мурманами, тогда на плечи надевал булат с палец толщиной.