— Оставайся здесь! — выкрикнул князь.

Дверь за ним гулко хлопнула, простучали тяжелые сапоги.Претич метнулся к сундуку. Крышка поднялась легко, а в глубине блисталокованный золотом массивный ларец.

Трясущиеся руки нырнули в глубину скрыни, как камни в воду.Ларец показался неожиданно тяжелым. Торопливо вытащил, пальцы соскальзывали.Сердце стучало так громко, что могли услышать во дворе.

Обламывая ногти, ухватился за крышку, поддел. На мигмелькнула страшная мысль, что ларец заперт как-то хитро, но крышка открылась слегким щелчком, будто лопнул сухой орешек. В глубине на чистой тряпице блисталокрупным изумрудом толстое золотое кольцо, именуемое перстнем.

Он ухватил торопливо, кончиком указательного пальца успевощутить на ровной поверхности драгоценного камня выпуклости и выемки, именуемыепечаткой. Звонко захлопнулся ларец, скрыня закрылась почти бесшумно, а когдахлопнула дверь и на пороге появился князь, Претич уже торчал из окна,наполовину свесившись во двор. Не по возрасту густые, хоть и до единого волоскасеребряные волосы, как львиная грива, падали на спину.

— Свалишься! — рыкнул Владимир от двери. Лицо егобыло бледным, в глазах метались страх и растерянность. — Или задперетягивает?

Претич повернулся:

— Да все пытался узреть, куда ты побег… Что-тослучилось?

— Ничего, — ответил Владимир зло. — Ничего неслучилось!.. Просто почудилось. Так что, говоришь, ромеи их подбили?

Но глаза его блуждали, смотрел сквозь воеводу. Претичскомкал разговор, распрощался. Князь смотрел, как он уходит, но Претич понимал,что всесильный князь видит совсем другое.

Когда он вышел во двор, отшатнулся в испуге. Огромный дворзалило оранжевым светом, словно над Киевом среди ночи повисло огромное косматоесолнце. По углам и вдоль стен дюжие гридни поставили бочки со смолой, междуними — бочонки с греческим огнем, все это било в небо столбами огня,заливало оранжевым трепещущим светом как сам двор, так и окрестные улицы.

Умельцы из местных подсыпали в бочки соли, огонь получилсягде красный как кровь, где алый как утренняя заря, а кое-где даже ярко-синий.На заднем дворе устроили состязания: кто с одного удара перерубит столб, кто наполном скаку подденет с земли длинным копьем перстенек с мизинца, кто попадет втакое кольцо с сорока шагов булатной стрелой. Самые могучие богатыри спорили,кто дальше всех зашвырнет мельничий жернов, а когда жернов наконец раскололся,швыряли на спор большую наковальню Людоты.

Претич, двигаясь медленно, прошел, как бы гуляя, к воротам,вышел, постоял на улице, словно ненадолго отлучился с княжеского пира и вот-вотвернется, а потом быстро, не покидая тени, заспешил к своему терему.

Костер разгорелся едва-едва. Веточек мало, а пойти за ними влес — помереть, не дойдя до ближайших деревьев. Задержав дыхание, Добрыняпопробовал расстегнуть ремень, но пальцы почти не гнулись. Леся осторожноощупывала раненую руку, морщилась, тихонько вскрикивала.

— Как же они… — услышал Добрыня жалостливыйшепот. — Как же…

— Кто?

— Да эти двое… Которые помогли…

Добрыня сказал раздраженно:

— Брось. Залешанин сделал то, что всякий мужчина длясвоего лучшего друга… хотел бы сделать. Но Залешанин… сумел.

Он сделал новый вдох, снова задержал дыхание, чтобы невыдать себя стоном. Пальцы зацепились за пряжку, но острой болью стегнуло вправом локте, рука бессильно повисла.

— Леся, — позвал он сквозь зубы. — Леся…

Она поднялась с колен, бледная и дрожащая. Сверху падалслабый мертвенный свет, половинка месяца превращалась в серп, пока еще широкий,освещающий полночную землю. Лицо Леси заострилось, похудело, а вместо глазчернели впадины.

— Как ты?

— Еще жив, — процедил он сквозь зубы. — Ноесли ты не расстегнешь у меня ремень… там, на спине, я задохнусь в этом железе.

Он чувствовал, как она слабо дергает, пытается расстегнутьремни. Доспехи поверх кольчуги держались на трех широких ремнях из толстойкожи, что сами по себе защита, булатные доспехи кое-где прогнуло под ударами,зажало ремни.

Она слабо вскрикнула, когда Добрыня вдруг повернулся,ухватил за руку. Она застонала, его пальцы сжались на ране. Он дернул с такойсилой, что пролетела по воздуху через кусты. Ее протащило по траве, твердая,как дерево, ладонь зажала ей рот.

Земля вздрогнула, прокатился тяжелый могучий грохот.Затрещали деревья, вершинки тряслись, ветки сыпались сквозь темную листву. Лесяс ужасом увидела, как деревья с треском валятся в стороны. Через лес двигалисьтрое сверкающих как льдины инистых велетов. Лунный свет сверкал и дробился наих плечах и бородатых лицах, темные вершинки деревьев достигали им до груди. Скаждым вздохом изо рта велетов вырывались облака морозного инея, черные листьясразу скукоживались и сыпались, обнажая голые ветви.

— И не пикни, — прошептал Добрыня ей в ухо однимигубами.

Она смотрела большими испуганными глазами. Землявздрагивала, деревья с треском и долгим шумом валились, ломая ветви, задеваядругие деревья, повисая, а топот становился ближе и тяжелее.

Он прижал Лесю к земле, навалился, закрывая своим телом.Грохот приближался, затем Добрыня услышал треск, тянущие звуки и сухие хлопки.Рискнул чуть повернуть голову. Велеты стояли совсем близко, один обхватилобеими руками могучий дуб, тянул из земли. Толстые корни подавались с трудом,выползали нехотя, натягивались как жилы, дрожали, издавая, неприятный басовитыйзвук, словно в воздухе гудели огромные шмели.

Наконец корни начали лопаться один за другим. Велет срадостным ревом, от которого дрогнула земля, а с деревьев посыпались сучья иптичьи гнезда, поднял дуб, грубо обламывая ветви.

По спине Добрыни бухали комья земли. Суком ударило поголове. Невольно задержал дыхание, напрягся. Земля вздрагивала, сверху сыпалисьлистья. Воздух заметно похолодел, листья падали скрученные, жалкие, убитыевнезапным холодом.

Затем земля начала вздрагивать тише. Шаги словно быотдалялись. Он рискнул поднять голову, земля посыпалась со шлема и плеч. Вотьму удалялось облако морозного инея, снега, в котором проступали три страшныефигуры изо льда.

— Уходим, — прошептал он ей на ухо. — Эх,сволочи…

В голосе богатыря была такая боль, что Леся отозвалась сгорячим сочувствием:

— Добрыня, у меня коня тоже…

— Снежок был… не просто конь! Это был друг…

— Да-да… — сказала она торопливо, подумав, чтотеперь она к нему чуть ближе, пока не завел другого коня. — Да-да…

Она слышала, как прервалось его дыхание. Она сама, чтобы незастонать, стиснула зубы. Сдавленный стон вырвался сквозь сжатые челюстиДобрыни, когда он полуобнял Лесю, полунавалился на ее плечо.