И внезапно, как всегда рядом с Лорной, все, что давило на ум Сайфа, все, что ему пришлось делать этим вечером, куда-то уплыло, и они смотрели друг на друга, когда он протягивал руку к контейнеру, когда его рука сама потянулась к Лорне, чтобы погладить ее по щеке… хотя Сайф и знал, что это нечестно. Его сердце переполняла глубокая печаль, и они оба знали, что сказать им нечего, что промедление никому не поможет.

– Ты… ты действительно уезжаешь? – с дрожью в голосе спросила Лорна. – После всего этого?

– Да, – кивнул Сайф. – Уезжаю. Думаю, это к лучшему. Тебе так не кажется?

Лорна почти не владела собственным голосом.

– Я не… – У нее пересохло во рту. – Удачи. Надеюсь, ты ее найдешь.

– Спасибо тебе. Спасибо за… за все, что ты сделала для мальчиков.

– Конечно.

– Позвони, если я понадоблюсь, – сказал Сайф, конечно же, он имел в виду Флору, но и Лорну тоже. – Наверное, им нужно немножко побыть наедине? – Он наклонил голову в сторону спальни, и Лорна кивнула.

Они постояли еще немного.

– Что ж… Возьми ты это чертов суп, – сказала наконец Лорна.

И Сайф взял.

Сайф не спешил в особняк. Это ничему бы не помогло, он в любом случае успел бы вовремя.

Он до сих пор не получил ответа из Глазго, но с учетом рождественских дней, скорее всего, в последний раз мог получить срочный вызов на Муре. И это казалось ему странным.

В этот день вообще не рассветало по-настоящему. Шторм усиливался, ветер буквально оглушал Сайфа. Снег непрерывно кружил в воздухе, или же вдруг налетал бешеный порыв ветра и уносил его, а потом все повторялось снова.

Мороз усилился. Тучи всех оттенков серого толпились в небе, клубились, гонясь друг за другом. Эш обычно зачарованно следил за ними, таращась в небо, вместо того чтобы обуваться перед выходом в школу, и его всегда приходилось подгонять. Сайф гадал, как они устроятся в будущем. Наверное, у мальчиков будет своя комната. Определенно будет возможность познакомиться с детьми, говорящими на арабском. Ибрагиму это должно понравиться. Эш, конечно же, привыкнет… Ладно. Все они привыкнут. Со временем.

Немалую грусть у него вызывало то, что вот этот вызов в особняк пастора может оказаться последним. Сайф не слишком хорошо знал Колтона, но уважал его, он видел, как тот смотрел в лицо собственной смерти, стараясь как следует подготовиться, и это, по мнению Сайфа, говорило о большой храбрости. И отказ ложиться в больницу был совершенно правильным, полагал Сайф: если у тебя есть хоть какая-то возможность избежать больничной палаты, ты должен это сделать.

А вот отказ от дополнительного лечения вызывал у него двойственные чувства. Отчасти он мог видеть в этом смысл. А отчасти Сайф думал, что на месте Финтана он бы боролся и испробовал абсолютно все. Но он ведь знал, что исход все равно был бы тем же. И ни разу не солгал на этот счет Колтону.

Умирать в прекрасном доме, примирившись со своими предками, рядом с любимым человеком, глядя на океан…

Да. Он мог это понять… наверное. Сайф проверил свою сумку: у него было с собой все необходимое на тот случай, если уже пришло время.

Финтан был мрачен. Колтон дышал слабо, Сайфу даже не нужно было проверять его пульс, чтобы убедиться, что он нитевидный. Колтон потел, от боли он не мог говорить.

Любая доза сейчас, знал Сайф… любая доза.

Именно это становилось самым трудным в итоге: принять решение. Баланс между поддержанием жизни пациента и избавлением его от боли. Но иногда концы с концами не сходились. Сделать и то и другое становилось невозможно. И приходилось делать выбор.

Вы могли позволить пациенту провести его последние часы – возможно, чуть больше суток – в непомерных муках от такой страшной болезни, как рак, поедающей его изнутри, позволить ему извиваться и колотиться от нестерпимой боли…

Или вы могли принести ему благословенное облегчение, если знали, что оно должно – нет, может, строго поправил себя Сайф, – может погрузить его в сон, в котором нет страданий, нет боли… и из которого нет возврата…

Сайф достаточно повидал во время войны, а это означало, что он прекрасно знал: не существует такого понятия, как «славная смерть». Нет никакой чести в агонии, нет никакого достоинства в человеке, превратившемся в измученное животное.

И тем не менее…

– Мистер Маккензи, – поздоровался он, снимая длинное пальто.

Он поставил свою черную кожаную сумку на кровать, обаятельный, как смерть, отдающая свой последний визит, – так позже подумал Финтан.

– Мистер Роджерс… Добрый вечер.

– Прекратите… – отрывисто бросил Колтон. – Бога ради… прекратите это…

По его серому щетинистому подбородку сползла струйка слюны.

– Со мной покончено, покончено, покончено…

В его тоне звучала мольба. И даже такому достаточно опытному человеку, как Сайф, тяжело было это слышать.

Сайф повернулся к Финтану, а тот с мятежным видом смотрел в окно, не желая оборачиваться. Где-то внизу таинственно звучала рождественская музыка.

Сайф подошел к Финтану, упорно отводившему взгляд.

– Я собираюсь дать ему еще обезболивающее. Это приемлемая доза. Но мне нужно ваше согласие – вас обоих, – потому что в его состоянии оно может… может его усыпить.

Финтан вздрогнул:

– Это его убьет?

Сайф покачал головой.

– Ни в коем случае, – сказал он. – Его убьет рак. И уже очень скоро. Но препарат гарантирует, что он не будет чувствовать боли, когда это случится. Это конец, Финтан, что бы мы ни делали. Но это поможет ему заснуть.

Финтан наконец повернулся к нему, его лицо исказилось от горя:

– А он еще проснется?

– Это не в нашей власти, – тихо ответил Сайф.

Финтан кивнул. Он посмотрел на кровать, на которой съежился Колтон.

– Хорошо, – произнес он.

– Есть ли кто-то еще, с кем ему нужно попрощаться? – чуть слышно спросил Сайф.

– Да он все лето только этим и занимался, – скривился Финтан. – Одна сплошная прощальная вечеринка.

Сайф кивнул:

– Я только принесу…

Ему ничего не было нужно за дверью, он просто ощутил необходимость ненадолго выйти. Финтан кивнул. Сайф покинул комнату, и эти двое остались наедине.

Финтан сел рядом с Колтоном, осторожно обнял его.

– Пожалуйста… – пробормотал Колтон.

Финтан заготовил целую речь. Ему хотелось сказать так много. О том, что Колтон стал первым – и единственным – человеком, которого он полюбил. И как он верил прежде, что с ним никогда такого не случится. А потом это случилось. И это было чудом и счастьем. И каждое мгновение, проведенное ими вместе, и все их общие воспоминания…