– Господин фок Гетц, – Рейфер не прервал предателя, но умело воспользовался паузой. – Что вы имеете передать фельдмаршалу Бруно?

– Прежде всего я желаю довести до его сведения мнение Горной армии. Мы годами оттаскивали от Южной армии бергеров и ноймаров, не рассчитывая даже на справедливый пенсион. Награды и чины были для тех, от кого ждали великих побед, а мы грызли зубами эти поганые скалы и уходили в отставку безрукими полковниками с больной спиной. Нас не благодарили, но мы знали, что нужны, что без нас Дриксен не только не получит Южную Марагону, но и Северную потеряет. И мы стояли. Знатные, богатые, честолюбивые шли кто на флот, кто в гвардию, только мы служили не себе, а Дриксен и не слишком часто вспоминавшим о нас кесарям.

– Вы жалуетесь?

– Уже нет. Господа, я все же прошу меня дослушать. Мы слишком долго молчали и служили. Так долго, что оказались в одной цене с лошадьми, но мы бы пережили и это, если б нас не предали, вы не предали, сговорившись за нашими спинами с фрошерами.

Бруно Зильбершванфлоссе счел столичные интриги важнее Марагоны, которая была у него в кармане. Наша кровь, да что наша, кровь, пролитая у Трех Курганов, для него ничто, главное – удержать власть. Рейфер, мы знаем, кто ударил в спину фок Греслау, не дав ему вернуть Марагону. Вы выполнили распоряжение Бруно и потому неподсудны, но вы предали Дриксен и тех, кто за нее погиб. Я, выбирая, между старым интриганом и отечеством, выбрал отечество.

Похожий на Олафа генерал ждал ответа и Руппи знал, что отвечать, но когда говорят генералы, капитаны молчат. Или стреляют. Желание убивать становилось все сильней и все глупее. Подуставшие от стояния кони пытались приплясывать, топча полегшую траву, в небе торопился на юг кто-то запоздавший. Лохматые журавки?

– Вас связывает верность, – проклятье, горник смотрит не на генерала, а на капитана! Дружески так смотрит, со значением… – и я вас понимаю, только на другой чаше весов величие Дриксен. Объединив наши силы, мы получим армию, которой фрошерам противопоставить сейчас нечего, и спасем нашу и вашу победу. Вы отлично начали кампанию, но, не поняв, что произошло в Эйнрехте, почти все потеряли. Возможно, тому виной возраст принца Бруно и его принадлежность к дому Зильбершванфлоссе…

– Я не уполномочен обсуждать командующего Южной армии, – голос Рейфера все еще звучал ровно. – И я не понимаю намеков. Что именно вы имеете нам предложить?

Все так благородно, все так по-седоземельски. Фок Ило не желает кровопролития – вождю всех варитов нужны все вариты, по возможности целые, вооруженные, хорошо обученные и, само собой, верные. Неверных предполагается отправить к Торстену, но не сразу. Предводитель китовников дает главе дома Зильбершванфлоссе восемь дней, по истечении каковых обещает разбить и казнить. Впрочем, Бруно со своими офицерами числом до семи десятков в любое время вправе покинуть армию и отправиться куда сочтет нужным. Положив шпагу, причем навсегда.

– Принц Зильбершванфлоссе может быть либо фельдмаршалом Дриксен, либо мертвецом, либо забывшим об оружии стариком. Четвертого не дано. Те, кто сочтут, если сочтут, своим долгом последовать за Бруно, теряют звание воина Дриксен и навсегда становятся не имеющими права на меч слугами. Вне зависимости от того, сколь древен их род и велики прошлые заслуги. Это, капитан фок Фельсенбург, в полной мере касается и вас.

Ответить бы, но порой лучший ответ – молчание и повиновение начальству, благо оно приличное.

– Я доведу услышанное до сведения фельдмаршала.

Прощаться Рейфер не стал – зачем прощаться, если ты не здоровался? Генеральский зильбер принял с места легким галопом, Руппи слегка задержался. Из-за имевшего наглость походить на Зеппа егеря и из-за себя. Знай Руперт фок Фельсенбург, что своими победами вражеский фельдмаршал обязан этому вот генералу с седыми висками, генерал бы к фельдмаршалу не вернулся.

Развернув Морока так, чтобы пуля, если она будет, до Рейфера не долетела, Руппи уставился на парня в горном мундире, и поганец расценил это по-своему.

– Вы должны быть с нами, – объявил он. – Вы станете нашей гордостью, когда поймете, что Фельсенбург – варит, а не прислужник Бруно! Мы слышали, как вы деретесь… Вы защищаете не тех, но вы делаете это, как истый потомок Торстена. О вашем ударе говорят по всей армии. Вас примут с радостью и ни о чем не спросят. Едемте!

Что Руппи бы хотел, так это показать ублюдку пресловутый удар. Первый и последний раз показать, но не убивать же капитана, отпустив генерала. Будущий брат кесаря оскалился, то есть, конечно же, улыбнулся.

– Фельсенбург не может прислуживать внезапно осмелевшей столичной сволочи. Для этого я слишком потомок Торстена, а ваш Марге… Будет висеть, как висел Бермессер, клянусь ведьмами Хексберг.

Мориск понял хозяина прежде, чем тот дал ему шенкелей. Дареная молния ринулась вперед, в несколько прыжков догнав невозмутимого Рейфера.

– Вы все-таки что-то им сказали, – заметил генерал. – Зря.

– Я не сказал, я ответил. Мой палаш просто жить им спокойно не дает!

– В любом случае отстали вы намеренно. Зачем?

– Они могли выстрелить вам в спину, я бы на их месте так и поступил. Господин Рейфер, победы Бруно в самом деле ваши?

– Нет, хоть я им и способствовал, – вот теперь Рейфер улыбнулся. – Переправа через Хербсте и Прибрежный курган – немного мои. Сам я там не был, просто нашел, как скрыть атаку пехоты.

– И это решило все!

– Нет, капитан. Похоже, вам никуда не деться от вашего подвига, но головы рубит не палаш, а тот, кто его держит. Я, если угодно, палаш Бруно, не меньше, но и не больше. Кампанию мне не выиграть, что бы китовники ни пели. Кстати говоря, они это любят. Объяснять, какие мы толковые, какой Бруно старый, как нас не ценили… Может, и не ценили, только это не повод терять совесть, хотя вряд ли она у них водится.

– У Марге прежде не водилась и вряд ли завелась теперь, – заверил Руппи, и Рейфер кивнул. Поле кончилось, а с ним и странный разговор, хотя в последний год странными были чуть ли не все разговоры и все собеседники.

На сей раз Бруно барабанил по знаменитому на всю армию походному столику и молчал. Он не желал ни класть шпагу, ни подчиняться; оставалась драка, не только тяжелая, но и мерзкая. Эйнрехтцы с горниками превосходили Южную армию лишь немногим меньше, чем вдвое, и у них доставало опытных, хорошо обученных полков. И времени, а вот у Южной армии его не было совсем. Именно потому, что китовники ввязываться в открытый бой не торопились.

Рейфер, понятное дело, в обуявшие фок Ило благие порывы ни на медяк не поверил, но передал все чуть ли не дословно. Фельдмаршал выслушал, и вместе с ним выслушали Хеллештерн, командир гвардейцев молчун Фламменшверт, пара «львов» и Шреклих с Вирстеном. Руппи был внуком своей бабушки и понял – это означает почти полное доверие к присутствующим и если не сомнение в прочих господах генералах, то нежелание выказывать им то, что может сойти за неуверенность. Олаф, прежний Олаф, попади он в подобную передрягу, не усомнился бы ни в ком из своих капитанов. Западный флот остался бы верен адмиралу цур зее и Дриксен, все было бы ясно и с Бермессером, которого следовало бы немедленно вздернуть. Другое дело, что Ледяной на это бы не пошел, а вот Бруно, пожалуй, рассусоливать не станет.