– Не тараторь! – прикрикнул Руппи. – Я должен явиться к фельдмаршалу, или еще что-то?

– «Что-то», и немалое! Рейфер наотрез отказался ехать без тебя, так и заявил! Он, дескать, недостаточно храбр, чтобы говорить с китовниками без Фельсенбурга за плечом. Представляешь?!

– Пытаюсь, – вышепоименованный Фельсенбург принял из рук папаши Симона перевязь. Представить Рейфера было нетрудно, куда трудней было понять, как вылезти из болотного мешка.

Ли откровенно дурачился, и ничего с этим поделать Эмиль не мог. На чужие предчувствия ядовитый змей плевал, а если даже и нет? Братец решил идти до конца, и удержать его выходило, лишь дав по башке.

– Если ты уверовал в предначертания, – Лионель нахально зевнул, – вспомни хотя бы сказки. Судьбу можно схватить за шкирку, но удрать от нее не выйдет, как и спрятаться. Ты-то сам, о брат мой, собираешься помереть от старости среди потомства, плаксивых дам и лекарей?

– Не знаю, – огрызнулся маршал Запада, – не думал!

– Вот и я не думаю… О, Сэц-Алан. Сейчас что-нибудь доложит, хорошо-то как!

– Монсеньор, – буднично сообщил адъютант, – здесь епископ Прокопий, он настаивает на личной встрече.

– Впусти… – Ли проводил Сэц-Алана взглядом и потянулся. – Не думал, что этот, как выражаются бергеры, черный грач может обрадовать.

– Вот и радуйся, а у меня дел невпроворот! Из-за тебя, между прочим. Кто меня на неделю инспектировать сугробы выставил?

– А кто меня страшным Понси на ночь глядя пугал? – Он кончит ухмыляться или нет?! – Ты просто обязан остаться, у меня с епископом ничего общего нет, а у тебя есть. Дебош в святом месте.

Искать, чем швырнуть в обормота, было поздно – преосвященный уже вплывал в кабинет. Сейчас он выглядел вальяжно и при этом сурово, не то что прошлый раз. И эта рожа пыталась вытащить под пистолетное дуло Ли!

Эмиль узнал о посланном к Проэмперадору служке задним числом, а узнав, озверел. В отличие от братца, которого выходка пьяного поэта разве что слегка позабавила.

– Ваше преосвященство, вы хотели меня видеть?

– Да, сын мой, – сдержанно подтвердил Прокопий. – Признаться, я ожидал твоего визита, но вчера минуло десять дней. Видимо, вы слишком озабочены армейскими делами.

– Вы правы, – Лионель указал гостю на кресло, и тот величаво уселся. Он либо не опасался леворуких, либо очень чего-то хотел, а непреодолимые желания приводят к сговору с Врагом. Так учит Церковь Ожидания, как ее ни называй.

– Сын мой, – повторил епископ, утверждаясь средь кожаных подушек, – я пришел узнать, должным ли образом наказан офицер, равно оскорбивший и Создателя, и помазанников Его?

– Равно? – слегка удивился Ли. – Мне так не кажется.

– Ваш офицер ворвался в храм и, угрожая оружием, требовал воздать королевские почести какому-то стихотворцу. Мало того, он поднялся к самим Вратам, что само по себе является тяжелейшим преступлением, но это было лишь началом. Этот человек…

– Читал бездарные вирши и, судя по отзывам, делал это отвратительно, – Лионель щелчком расправил манжет, и Эмиль понял, что брат тоже на взводе. – Кроме того, корнет Понси виновен в неподобающем для офицера поведении, вымогательстве под угрозой оружия и потере бдительности. Помазанников Создателя он, тем не менее, не оскорблял, ибо чтит усопшего Барботту превыше земного и горнего. Возможно, чрезмерное преклонение перед дурными поэтами и следует приравнять к ереси, но только – возможно. Зато очевидно, что Создателя и помазанников Его оскорбили вы.

– Сын мой…

– Моим отцом был маршал, – Ли дернул звонок. – Вам не следовало приходить, епископ. Я в самом деле занят и потому, не видя вас, счел историю с Понси недостойной внимания. Как сейчас понимаю – ошибочно. Понси офицером больше не бывать, но вы, не случись этой встречи, могли остаться епископом, что недопустимо. В мирные времена вам подобных еще можно терпеть, но мы воюем, и война ближе, чем кажется из Аконы.

– Я молюсь… Я неустанно молюсь за воинство Талига. И лично за вас… Вы не можете, не должны недооценивать помощь, которую я… олларианская церковь оказываем властям предержащим.

– Вас я оценил, – холодно заверил Лионель. – Вы способны убедить лишь в том, что Церковь – ответ Леворукого Создателю.

Адъютанты Проэмперадора кошек не считали: Сэц-Алан уже торчал на пороге, ожидая, что Проэмперадор потребует вина, шадди или Понси, однако брат лишь щурился на вжавшегося в кресло труса. Совсем как мать.

– Если в Акону войдет враг, любой враг, вы сделаете все, что он потребует, – чеканил Лионель. – Сперва – чтоб спасти свою шкуру, потом – чтобы спасти свой сан со всеми причитающимися благами. Вы не только пустите во Врата любого, кто озаботится сунуть вам в нос пистолет, вы станете молиться хоть за дриксов, хоть за дуксов, и проклинать Талиг. Не забывая при этом переваливать чужие подлости и собственное предательство на паству.

– Это было распоряжение регента… его высокопреосвященства… Агния! Мы не могли его не исполнять!

– Кажется, я это уже слышал. Кажется, от тех, кто удрал с Колиньяром, а может, и от самого Колиньяра. Сэц-Алан, вызовите конвой. Бывший епископ Аконы Прокопий отправится в Бергмарк и останется под присмотром маркграфа, пока его судьбу не решат герцог Алва и его высокопреосвященство Бонифаций. Выезжать завтра, подорожную и другие документы забрать у Райнштайнера.

– Вы… – затрепыхался враз растерявший и вальяжность, и суровость пастырь, – вы меня не так поняли!.. Я не настаиваю на наказании вашего офицера… Я готов простить…

– Прощением займетесь в Бергмарке. Если вы, паче чаяния, веруете, у вас будут изумительные условия для молитв – горы, как известно, ближе к небу. Сэц-Алан, помогите этому человеку встать, у него что-то с ногами.

Помощь и впрямь требовалась: клирика била дрожь, однако злобе в его глазах позавидовал бы сам капитан Оксхолл. Адъютант выволок епископа из кабинета, как выволакивают пьяного, но закрыть дверь не смог, это пришлось сделать Эмилю. На душе стало пакостно, и жутко захотелось распахнуть намертво заклеенное окно. А может – разбить? Пусть выветрится…

– Погань, – Лионель пинком отправил провонявшее епископом кресло в угол комнаты. – Сильвестр меня звал по титулу и порой по имени, в отцы, хоть бы и духовные, не набиваясь. Все-таки он был умен, по крайней мере вначале. Ты узнал?

– Кого?

– Бесноватого. Правда, не расцветшего.

– Мерзко мне стало, – не стал кривить душой Эмиль, – чудом окно не разбил, но бесноватый бы бросился.

– Он не настолько загнан в угол, чтобы забыть старые привычки. Любовник Гизеллы, хоть и был боевым офицером, сорвался, лишь когда его принялись вязать. Церковная крыса всяко продержится дольше, впрочем, запустим-ка к преосвященному Герарда. Во избежание сомнений.