— вон откуда прикатили, из самой Молдавии! — отдаю вам товар по рубль восемьдесят за штуку. Другим бы не отдал — вам отдаю!

Щедрое, из сердца вынутое «Вам отдаю!» окончательно расплавило сердца землепроходцев, они до того растаяли и осмелели, что, вернувшись в «комнату приемов», сами себе налили еще по коньячку и в полминуты умяли очередной противень с тающими бутербродами.

— Хар-раша рыбка-красница! Рыба-ягода!

— Хороша-то хороша, да икра лучше!

Нарядный хозяин с улыбкой слушал их «вумные речи», кивал, поддакивая путешественникам, потом рукою обвел богатство, которое они собрались взять с собою, подвел черту под делом — назвал сумму. Сумма устраивала посланцев солнечной Молдавии.

— Только как же мы с тобой, сосед, тартать всю эту тяжесть будем? — неожиданно, вроде бы ни с того ни с сего, а на самом деле, и с того и с сего, спросил бочкодел у Митька. — Дом-то далеко.

— Не журись, папаня, дотартаем! Отправим медленным ходом: железная дорога возьмет контейнер под охрану, в Яссах вручит лично в руки.

— А нельзя ль еще гривенничек скинуть за то, что на банках написано не «Икра кетовая», а «Печень тресковая»? — ласковым голосом обратился бочкодел к нарядному хозяину, и у него неприятно похолодело внутри: что-то в лице главного капитана, или кто он там, все-таки, главный механик? — изменилось, скулы обиженно выперли, подбородок задвигался сам по себе, словно у боксера. Механик одним махом сгреб коньяк и бутербродные крошки с противня. Хватит пить! Хватит закусывать! Этак, граждане «землепроходимцы», вы до того на дармовщинку напьетесь, что не гривенники скашивать начнете, а рубли. Это уж слишком!

— Не ожидал… не думал… — обиженно забормотал главный механик, и каларашский бочкодел испугался: сделка срывается. — Я к вам, как к человекам, как равный к равным, а вы мне золотые пуговицы с тужурки норовите срезать. За что, спрашивается?

Был коньяк и исчез. И бутербродов нет, и вроде бы больше не будет — все!

— Не обижайся, не обижайся, пожалуйста, гражданин хороший, — зачастил бочкодел, опасаясь худого исхода, — я ведь только на тот счет, что на банках нарисовано «пэчэнь»… А кто у меня этот «пэчэнь» по икряной цене купит?

— Хочу заметить, папаша, что мозги у человека должны занимать в его организме не последнее место, — механик поглядел на бочкодела, и тот поежился, зябко сделалось каларашскому «землепроходимцу»: этот нарядный человек смотрел сквозь него, видел и костяшки его, и сердце большое, любовью к своей Родине и к близким переполненное, и гибкую хребтину, составленную из позвонков, ровно бы из втулок, видел и то, чем был набит его желудок — бочкодел сегодня с самого утра насыщался разной пищей — все ел, ел, ел. — Консервов с надписью «Икра» вы вывезете с Камчатки две-три банки, максимум четыре. Ежели будете вывозить больше, вами заинтересуются красноголовые, щупать станут: кто вы, что вы, зачем вам столько икры? И тогда срок вашего пребывания на этой благословенной рыбной земле увеличится в несколько десятков раз. Вас это устраивает?

Это никак не устраивало каларашского бочкодела — Митёк молчал, за него соображал бочкодел, — он не хотел, чтобы путешествие затягивалось, край краев земли пугал его, посланец солнечной Молдавии хотел вернуться туда, откуда приехал. И не пешком вернуться, а въехать в родной двор на белом коне. И чтоб усы, и чтоб гусарская сабля, и чтоб крест на груди — чтоб все, как у настоящего героя было.

— Простите меня, старого дурня, — покаялся бочкодел, — в голову коньяк шибанул.

— Ладно, Бог вас простит. Пробуйте икру — хорош ли засол? Если не понравится этот засол, предложу другой. Есть еще одна партия.

— К-как пробовать? Ч-чем открывать, з-зубами? — в один голос удивились славный бочкодел и его сосед Митёк.

— Зачем же зубами? Для оптовых покупателей есть специальный инструмент, — усмехнулся нарядный хозяин и протянул оптовым покупателям консервную открывашку с яркой заморской надписью, вязью обвившей пластмассовую ручку. — Берите любую банку из ящика, вскрывайте и пробуйте.

— Вскрывать банку? — снова дружно удивились оптовики, словно бы могли выесть икру из жестяной коробки, не вскрывая бока.

— А как же иначе? Вы должны убедиться в том, что засол хорош, вас не обманывают и цена «пятьдесят две копейки», проставленная на коробке, никак не соответствует содержимому. Даже той цене, которую вы даете. — Хозяин вежливо наклонил аккуратную, надушенную одеколоном голову: — Платить за пробу не придется — проба за мой счет.

— Да мы можем и сами заплатить! — попробовал было высказать свое мнение бочкодел, подкупленный таким жестом, доверием к нему, точнее, к ним обоим, к нему и к соседу, тем, что хозяин сменил гнев на милость, не отринул не очень-то умелых, топором тесанных покупателей — тут язык надо иметь гладкий, манеры обходительные, глаза блестящие, улыбчивые, и чтоб на лице тоже улыбочка была, надо научиться даже спать с нею, вот ведь как, и вот еще чему надо научиться: туфельком по паркету шаркать, ботиночком, лаптем — ох, и н-нужное это дело! Просто необходимое, как воздух. Сам бочкодел уже староват для этого, а вот сосед его, изворотливый, лучистый, словно солнышко, и, главное, молодой, он, зар-раза, все это должен познать. Если первое дело их принесет таньгу (иначе говоря, деньги), то они соответственно отметят успех, порадуются, отдохнут, а после отдыха уже обмозгуют дело второе и крутанут такой вираж, что… В общем, молодого соседушку надо будет на курсы посылать — пусть шарканью учится, пусть вежлив будет, как актер в кино, играющий дворянина либо царского интеллигента. Потом, позже уже, за соседушку и дочку свою можно будет выдать — жене его нынешней толстозадой, мясистой, отъевшейся на каларашских гогошарах, под окорока коленом, а на ее место — доченьку, голубушку белокрылую, тоненькую, справную, доброй доли достойную — капиталы надо будет объединять. — Мы можем и заплатить! — повторил бочкодел, он в эти минуты любил всех: и нарядного механика, нет — капитана, нет — адмирала, и соседа своего, и тихий странный угол этот, и ящики с икрой, и мир весь, такой благосклонный, доброжелательный к ним — хватит, наработался он, намялся, побил руки на бочках — попробуй кто хотя бы одну бочку железом обтянуть! Да после первого же обруча половина ногтей на пальцах синими будет.

— Нет-нет, — привычно поднял руки хозяин и снова извлек из потайного угла, который ни бочкодел, ни его сосед не успели засечь, так внезапно исчезнувший коньяк — словно бы у бутылки были крылья, она улетала-прилетала по приказанию, нарядный хозяин к ней даже не прикасался. — Нет-нет, это входит в условия нашего торгового соглашения.

Слова-то какие важные, государственные: «торговое соглашение» — не туфта какая-нибудь, не мыльный