— Да. Эти фанатики добрались и до моей башни. — В голосе незримого хозяина отчетливо слышалась горечь. — Уничтожили каким-то заклинанием всю систему забора энергии источника, казавшуюся безотказной, а сверху обрушили часть скалы, которая погребла жилую часть убежища.

— Но сюда ведь они не проникли?

— Нет, меня завалило, но не насмерть, — разоткровенничался бывший хозяин башни. — Успел все, что было запасено в накопителях, влить в защиту периметра.

— И долго? — с ужасом спросила я.

— Судя по данным системы — три дня, потом я был уже не в сознании.

Он говорил об этом просто, как о давно свершившемся и пережитом факте. Но у меня горло перехватило от жуткого понимания. Вейшар умирал здесь, во тьме и одиночестве. Слишком много смерти вокруг за последнее время для одной маленькой меня.

Впрочем, долго предаваться унынию мне не дал живот, снова нагло намекнувший о необходимости поесть.

Обед получился на скорую руку. Уже через пару часов в обнаруженном металлическом котелке сытно булькало не слишком густое варево из всего, что я смогла найти в окрестном лесу.

— Соли бы, — грустно сказала я, пробуя варево.

— В буфете… в остатках буфета, что слева от входа, целый ларчик, — проявился голос Вейшара.

— Спасибо, — поблагодарила я, по пояс влезая в недра рассохшейся мебели и вытягивая ларец с окаменелой соляной глыбой внутри.

— А пахнет неплохо! — появился в дверях очень голодный мужчина.

Пока я взяла на себя готовку, Шердан как смог отмылся от крови в ручье и вымыл пару мисок. А еще натаскал дров в комнату с просевшими диванами и камином. Именно там мы решили ночевать.

— Неплохо?! Да это лучшее, что я могла придумать в таких условиях! — возмутилась я и хлопнула по наглой ручище с ложкой, потянувшейся к еде. — В миску накладывай.

Ели, сидя на полу, обжигаясь, дуя на обнаруженные тут же ложки. Первую порцию уплели молча и очень быстро. Не сговариваясь, потянулись за второй.

— Хлеба не хватает. Люблю хлеб. Меня хлебом не корми хлебом корми, — пожаловалась я.

Животику стало тепло и хорошо, и теперь я лениво вылавливала в миске грибы и редкие ниточки мяса. Объедаться после голода тоже вредно.

— Вкусно. Из чего это? — начал проявлять неуместный интерес уже не очень голодный мужчина, с интересом изучая содержимое миски.

— Побеги папоротника, пастернак, крапива, портулак, ну и так, мелочь всякая, — обобщила я. — Что за час удалось по округе насобирать.

— Лучше тебе не знать, спокойней будешь переваривать, — язвительно проговорил Вейшар.

Шер подозрительно покосился на меня, но миску не отставил. А я решала, сознаться ли, что в супе варились десяток крупных улиток, обнаруженных в траве, шесть ног недостаточно резвых лягушек и слегка подозрительные грибы вроде моховиков, признанные годными.

— Кстати, — преувеличенно бодро начала я переводить тему, — портулак — отличное ранозаживляющее. Надо тебя осмотреть и перевязать.

— Спасибо. Раны в основном затянулись, — заметил Шер, доедая. — Жаль, толком помыться не получилось, смеркается уже.

— Так помойтесь в купальне, — послышался глас небесный.

— Здесь есть купальня? И ты молчал? — хором завозмущались мы.

— А вы не спрашивали!

Дверь была частично привалена камнями, поэтому раньше мы в нее не заглядывали. Но внутри ничего не обвалилось. На длинной лестнице отчетливо пахло тухлятиной. Я даже погасила зажигалку, от греха подальше: если сероводорода скопилось много, то как бы не взорвался.

— Вентиляция повреждена, — загрустил вездесущий голос.

— Оставлю двери открытыми, проветрить. Этот газ ведь легче воздуха? — Я мучительно вспоминала курс школьной химии. И, сражаясь с обедом, который запросился обратно, рванула прочь.

На улице окончательно стемнело, когда мы спустились в пещеру с водоемом и затеплили несколько свечей. Тут был целый бассейн метра два на четыре, наполняемый вытекающей по желобу из стены водой. Одна из сторон чаши была не вертикальной, а полого переходила в пол.

Даже вопрос не вставал, чтобы купаться по отдельности. Шер вошел и сразу начал раздеваться. А я занервничала, смутилась, пошла бродить вдоль стен, потрогала воду, изучила содержимое полок. Дереву здорово досталось от влажности, металлу — от сероводорода, но скользкую субстанцию в горшочке, напоминающую мыло, я все-таки нашла.

Раздался плеск.

Я обернулась, чтобы проследить, как обнаженный мужчина осторожно ступает по чуть заиленному дну и опускается в воду.

— Вероника, иди уже сюда, — вывел меня из созерцательности тихий голос.

Это я засмотрелась, как темная вода постепенно скрывает крепкие икры, сильные бедра, поджарый зад. Шер сел в воду, согнув ноги в коленях, и обернулся ко мне. Сглотнула, прокашлялась.

— Искала, чем можно помыться. — Я предъявила свою находку. И принялась расстегивать ремешки сапог, путаясь в пряжках.

Теплая вода мягко охватывала ступни. Я потопталась на мели, пробуя скользкость дна и как-то особенно остро ощущая свою наготу. Шагнула, взявшись за протянутую руку Шера, села рядом. На спину мы откинулись одновременно. Застонали от блаженства, а потом тихонько рассмеялись, глядя в потолок, подсвеченный свечами и бликами от воды.

Наконец решив, что достаточно отмокла, я достала с бортика мыло и сползла поглубже и ближе к сливу, где вода переливалась через край и исчезала в отверстии в стене. Намылила и выполоскала волосы. Шер потянулся и улегся набок, рассматривая меня.

— Ляг обратно, — попросила я, садясь на колени рядом. — Повязки отмокли, надо снять и все осмотреть.

Он лег, даже руку за голову закинул для удобства.

Все четыре жуткие борозды, идущие через бок и бедро, радовали бледной молодой кожей. Я прошлась пальцами вдоль рубцов, легонько надавливая. Припухлости и воспаления на первый взгляд видно не было, и даже не кровило нигде.

— Знаешь, чтобы не смущать тебя своей реакцией, приходится в уме повторять даты истории шайсарата и перемножать трехзначные числа, — пробормотал Шер.

А я уже уверенней провела ладонью вдоль шрамов, смывая присохшую кровь. Переместила ее на вздрогнувший живот, это показалось таким правильным сейчас. Накатило воспоминание о пережитом страхе, когда я так же склонялась над ним израненным. Шайсар оторвался от созерцания потолка, словно понял, разглядев в моих глазах затаившееся отчаяние, уже приходившее ночным кошмаром. Разгадал потребность в ласке по невольно закушенной губе. В полумраке блеснули его глаза, когда он накрыл мою ладонь своей, предлагая вести дальше.