— Да нечего больше рассказывать. Принесли мы Лире банки, а она говорит: «Что-то странный цвету вашей мочи!»

«Почему странный? Нормальный, — говорит дядя Вася. — Хочешь, докажу, что нормальный?» — и пьёт из банки.

Лира побелела, а я едва удерживаюсь, чтобы не расхохотаться ей в лицо.

Ребята хохочут. И Вера хохочет.

— Ещё расскажи о дяде Васе или о ком-нибудь другом!

— Был ещё у нас в палате грек. Мариус. Он приехал в Россию как турист. И сразу попал в аварию на машине. Ему переломало ноги. Из «Дружбы народов» приезжали к нему всякие там послы, привозили посылки от родителей и доллары. Он прятал доллары под матрас, а ночью считал. Ну вот… а у дяди Васи уже давно не было ничего спиртного, даже мне сёстры уже не давали. Можно было бы попросить кого-то купить в магазине, но денег ни у кого из нас не было. А у Мариуса — доллары! И в котельной работал мальчик, который мог их поменять.

Недели две дядя Вася мучился. Просил у Мариуса доллары, тот не давал. Целые ночи Мариус не спал, боялся, что у него украдут деньги, но мы решили зарабатывать честным способом. И придумали…

Как-то утром Мариус открывает глаза, а мы торжественно стоим вокруг него, причём надели чистые рубашки и прицепили круглые такие значки, на которых написано «Слава КПСС», нам принесла их медсестра Зина. (К какому-то празднику КПСС изготовили такие значки.) Мы протягиваем Мариусу значок и картонку (нашли где-то похожей формы) с его именем и начинаем говорить громкие слова: «Вот твой комсомольский билет. Мы тебя, Мариус, принимаем в комсомол».

Он стал кричать, что никак нельзя — не надо, что у них в Греции за это расстреливают (у них как раз в это время был антикоммунистический террор).

Но мы оказались твёрдыми и объяснили ему, что уже поздно — он принят. И сказали ему, что, если он через неделю не выпишется, то по всем законам Советского Союза мы должны будем принять его в партию.

Громче всех хохочет Варвара. Она раскраснелась, глаза блестят, на лице написан праздник. Со времён Москвы не видел у неё такого светлого и счастливого лица.

— После приёма в комсомол ему дана только неделя времени. И он принялся откупаться от нас, а мы на его доллары добывали водку для дяди Васи.

Мариус совсем струсил. Всё время слёзы на глазах, умоляет нас не принимать его в партию.

Мы же с дядей Васей стараемся — объясняем ему, что каждый человек должен быть в строю борцов за коммунизм, что теперь он должен полностью избавиться от пережитков капитализма и так далее.

Сам Мариус — из очень богатой семьи. У родителей в Америке фабрики…

С комсомолом он ещё как-то смирился — временный комсомольский билет, что мы вручили ему, спрятал под матрас. Но партии боялся, как огня. С ужасом ждал своих визитёров. Вроде надо бы им сказать, что его в комсомол приняли (ведь с этим ему теперь придётся жить всю жизнь!), а сказать никак нельзя — ведь донесут обязательно!

Он почти не понимал по-русски, каждую минуту смотрел в словарь. А я стал немного понимать по-гречески. Вообще для меня это было просто развлечение, а дяде Васе — выгода: нужно же водку добывать!

Неделя прошла. И мы всё-таки приняли его в партию!

Он стал сам не свой, совсем перестал спать. И, начиная с утра, всё молил нас: «Выгоните меня из партии. Я готов заплатить, только выгоните!» Накануне отъезда чуть не со слезами снова просит: «Выгоните! Любые деньги дам!»

Мы ему гордо отвечаем:

— Деньгами не берём, только водкой.

И торжественно объявляем: «Изгнать Мариуса из партии — за диверсионную работу!», вручаем ему бумагу, где то же самое написано.

Потом он прислал нам из «Берёзки» целый ящик водки. Я в первый раз тогда увидел Смирновскую.

Вот так он откупился от партии. На радость дяде Васе.

— Па, а почему вы издевались над ним? Это же плохо, правда? — спросил Вадька.

— Правда, сынок. Не в себе я тогда был, сынок.

— А что ты делал в ЦИТО? — снова спросила Варвара. — Почему у тебя руки были пришиты к животу?

И снова Илька — вместо него — сказал:

— Это, ребята, другая история, не сегодня, когда-нибудь папа расскажет!

— Па, расскажи что-нибудь ещё! Ну, пожалуйста! Ещё про ЦИТО! — Варвара была необычайно возбуждена.

— Серёжу Петрова привезли в ЦИТО с Севера.

Серёжа вышел с работы в день зарплаты. Зарплату он получал большую, потому и работал на Севере. Двое детей, жена. Мороз был сильный. Сергей только купил себе новые шубу и шапку.

Его стукнули по голове и оставили в снегу, забрав с собой шубу, шапку и зарплату.

В ЦИТО его привезли, когда у него уже не было рук и ног. Двое детей, жена.

Он долго лежал у нас в палате. И всё просил убить его.

Ему уже отрезали часть таза, а гангрена шла всё выше. Должны были его везти на очередную операцию. Он понимал, что всё равно умрёт. А ему говорили, что выживет. Но умрёт или выживет, делать-то ничего не сможет. Крепкий, здоровый человек был, со здоровой психикой и вот во что превратился!..

Накануне операции он чуть не к каждому обращается: «Убей меня!» Все посылали его на фиг. Я же просто не мог. Сидел рядом с ним, слушал его объяснения, почему ему нельзя жить. Всё сводилось к тому, что он ни на что не годен, делать ничего не сможет.

И снова стал он уговаривать меня:

— Ты же ничего такого делать не будешь! Дай мне глоток спирта, и всё. Если дать спирт, сразу смерть, кровь-то сворачивается. Я понимал это.

— Ты что, папа? — Варвара испуганно смотрит на него. — Ты плачешь… Он отвернулся от неё, продолжал:

— Так вот, после анализов стали его готовить к очередной операции. Поставили капельницу для переливания крови. В человека идёт кровь твоей группы. И вводят в капельницу какую-то белую жидкость. Когда эта жидкость реагирует со спиртом, она сразу даёт реакцию.

— И ты дал ему спирта? — спросила Варвара. Евгений кивнул.

— Он умер?

— У него нашли спирт в крови. Нас спросили. Мы и сказали, что мы ничего не знали, но что он попросил для храбрости. Но я-то знал, что спирт давать было нельзя! — тихо повторил Евгений.

— Да, романтическая жизнь. После твоих рассказов надо пить валокордин, — вздохнул Илька.

— Папа, а