одновременно и для себя, и для других. Бог решает за нас судьбу. Он зачем-то взял из жизни Елену, а тебя оставил жить и дал тебе Веру. Он оставил тебя жить, Жешка, а не дурака валять и рыдать над собственной судьбой. Ты никогда не был слабаком. Жить — это значит вставать на место другого, писать песни, делать что-то интересное. Никто тебя не спасёт. Только сам себя. Изнутри.

Такой монолог произнёс Илька и вышел из комнаты.

Жалостливо скрипнули пружины под Евгением.

— Елена жива. Ты можешь жить любовью к ней, если тебе больше абсолютно нечем жить! — приблизительно так совсем недавно говорил ему Илька.

Звонит звонок. Евгений берёт трубку.

— Па?! Как ты себя чувствуешь? — Голос Киры.

Обеими руками он держит трубку.

— Па?! Ты слышишь меня?

Он слышит. Он очень хорошо слышит.

— Па, я на днях заеду к тебе. Хорошо?

3

Это тоже устроил ему Илька?!

Что-то происходит с ним.

Что-то происходит с людьми вокруг него.

«Ты выбросил из себя то, что держал в себе тридцать лет… Теперь в тебе всё готово — начать жить. Ты можешь жить любовью к Елене. К Елене. К Елене», — звучит голос Ильки.

А ведь, правда, внутри словно подметено. И снег вытопился из него, и стонов с хрипами он больше не слышит. Голос Елены звучит сейчас, здесь: «…зачем ты так?».

Илька уехал в свой университет, Вера спит, Вадька работает, Варвара учится.

Спит он или не спит: наконец они с Еленой встретились. Стоят обнявшись.

В самом деле, не умерла. Вот же она, с ним.

Он потом решит, что ему делать дальше. Эта минута — его. С ним сейчас здесь — Елена. Она не приходила к нему много лет. Стояла у дерева, смотрела в небо, но не поворачивалась к нему, словно не видела, и не разговаривала с ним. А сейчас она в его руках, и бьётся ему в грудь её сердце.

«Неизвестно, как сложилась бы твоя жизнь с Еленой».

Почему неизвестно?

Вот же ходит Елена по комнате, легко, не касаясь пола, и тихо рассказывает ему:

— Это очень просто — очистить кровь от кода болезни…

Это не Елена, это Илька рассказывал о своих опытах с кровью!

Илька и Елена вместе учились на биофаке. Только Елена на курс старше.

Может быть, и вправду нет его вины в гибели Елены. Не он пригласил её в поход, она о походе знала сама и всё равно пошла бы. Не из-за него же она пошла!

— А ты ведь никогда не был слабаком, — говорит ему Елена.

Это говорил Илька.

— Ты нёс меня столько часов! Ты такой могучий! — Живой голос Елены. — Ты слышишь меня?

— Господи, верни мне её!

Слова, рождённые внутри, плывут вверх, под купол:

О, Господи, к тебе я вновь и вновь

С молитвою колено преклоняю,

Верни Надежду, Веру и Любовь

И Свет в душе, который я теряю…[4]

Звенит звонок.

Евгений идёт на него, не понимая, что торопит, толкает его к двери. В дверях почтальон с огромным ящиком.

Коробка с него ростом.

Евгений едва втаскивает её в дом.

Прислонил к стене и стоял отдыхал.

На недоумение нет сил.

Он устал, как устаёт человек, прошедший много километров пешком.

Но усталость сегодняшняя иная, чем та, на Кольском. В нём плещется весна, и светло, как в солнце.

Он открыл коробку, стал вынимать дутую бумагу.

Гитара?!

К песне, опустившейся к нему сверху, к песне, родившейся только что в его прибранной Илькой душе?

Его гитара и Еленина остались на Кольском.

Осторожно, как когда-то Варвару из кровати, Евгений вынимает из коробки гитару.

Семиструнка.

У них у обоих с Еленой были семиструнки.

Кто взял себе Еленину гитару?

В течение тридцати лет не думал, не вспоминал о гитарах. Всё умерло, исчезло вместе с Еленой.

И вдруг вот она, похожая на Еленину, та же рыжина, с разводами.

Он прижал к себе гитару и пошёл к себе. Покачивалась вокруг вода, по которой он плыл мальчишкой, светило солнце, и посланные ему Богом слова сплетались с мелодией:

О, Господи, к тебе я вновь и вновь

С молитвою колено преклоняю,

Верни Надежду, Веру и Любовь

И Свет в душе, который я теряю…

Слова изливались из него вместе с остатками боли, солоно было во рту, но он перебирал и перебирал струны — очищал свою кровь, словами вымывал коды болезни.

Последнее слово. Весь мокрый и лёгкий, он буквально рухнул на кровать, прижал гитару к себе и отключился.

Сколько времени он проспал, не знает.

Разбудил голос отца: «Встань и иди, сынок».

Сколько сейчас времени?

Дома тихо.

Отец любил Елену. Поил её чаем с зефиром и рассказывал ей о войне.

Как-то Елена спросила его:

— Было вам страшно на войне?

Он задумался. А потом сказал:

— Разве в девятнадцать, двадцать лет бывает страшно? В смерть не веришь. Играли в войну — мальчишки! И думали, смерть тоже понарошку. Пока не стали гибнуть друзья.

Рассказал отец и о том взрыве, подведшем его к смерти.

Отец часто жалуется, что ночами не спит.

Евгений набирает его номер, поёт ему песню. Допев последнее слово, отключается.

Елена любила его отца.

Руки снова берут гитару. И сами собой рождаются строки:

Орден Славы. Оркестр играет.

И — салюта мерцающий свет.

Как там было? И он вспоминает

Звук шипящий сигнальных ракет.

Этот звук ощущая всем телом

По приказу коварной судьбы,

И под бешеным артобстрелом

Танк как будто встаёт на дыбы.

Взрыв. И смерть, раскалённым металлом

На куски разрывая броню,

Ядовитым касается жалом,

Предавая живое огню.

Всё вокруг стало чёрным, как сажа.

Голоса: «Может, жив?», «Медсанба!..»

Только он, командир экипажа,

Не поймёт: это рай или ад?

И ужасная боль без предела.

В рай дорога ведёт через ад,

И душа отрывалась от тела,

И опять возвращалась назад.

Орден Славы. Оркестр затихает.

На кровати при свете луны

Он лекарство опять принимает —

Боль приходит оттуда, с войны!

Вся та боль, разрывавшая душу