Пока он проглатывал остатки, у меня в голове вертелось, что коней придется покупать на базаре, что перед походом это будет довольно-таки убыточно, а потом, может быть, и учить лошадей ходить подолгу под седлом со всадником на спине, ибо что они делали раньше – неизвестно.

А торговец напоет тебе любые сладкие песни: под седлом ходить? Она под ним выросла! Пахать на ней? При нужде от Новгорода до Киева вспашет! Телеги с грузом возить? Умаешься грузить, а ей это только позабавиться, всю жизнь тяжеленные возы таскала, не подведет!

И лошадников среди нас ни одного нету, схватим самых захудалых кляч, которые падут, не дожив до путешествия. Зато на торге, после грамотной предпродажной подготовки, будут сиять так, что сомнений не будет – чудо-кони! Богатырские златогривые красавцы! Сивки-Бурки, вещие каурки по льготным ценам!

– Я эти жадные бредни долго терпеть не стал, – продолжил Богуслав уже свободным ртом, – и спросил молодого жадюгу: а во сколько он оценивает свою княжескую жизнь? Мстислав удивился, и горячо стал толковать, что его жизнь для жены, бояр, народа Новгорода просто бесценна. На это я ему сказал: а ты эту ценность бесценную только что оценил в захудалую лошаденку. А еще лучше лекарю на прощанье выдать по шее и пошел он вон! Правда, он с бояр за выход к ним домой на часок по шестьдесят рублей берет, а к тебе, даже если подыхать будешь, не придет никогда – ну и бог с ним, обойдемся. Володька-мерзавец еще любитель позорящие лучших государей мерзкие слухи распускать, и ничего ему сделать нельзя – вольный город. Перетерпим! Видел бы ты, как этого щенка от моих речей корежило! А то он уж больно любит хвалиться народной любовью. А тут дурная слава на века останется!

К сожалению, она и осталась, подумал я. Во всех летописях подданные жалуются, что всем хорош князь: справедлив, смел, умен, хорошо решает любые споры и судит людей, но взимаемые им поборы и подати уж очень высоки.

– Уткнулся Мстислав после моих злых слов носом в подушку и оттуда буркнул: делай, как знаешь. Отдай коней хороших – моего только не трогай, вместе с седлами, и еще чего-нибудь придумай, но дурной славы чтоб не было! – продолжил боярин-дворецкий, – в общем сейчас идем за боярином-конюшим, и безжалостно шерстим конюшню! А что-нибудь другое, это потом придумаем, время в запасе до вашего выхода в дальние края еще есть.

И мы, веселые и сытые, пошли в ближние края – на конюшню.

Красавцев-коней отбирал лично Богуслав – он и на должности конюшего не очень давно побывал, и дружину в походы на этих лошадях водил не раз, понимал в них хорошо.

Речи боярина, ответственного за конюшню, пресек сразу.

– Указывать будешь таким же молодым, как и ты, сокольничему и постельничему, а при мне лучше помолчи! Отпишу Мономаху, посмотрим, что с тобой дальше будет, как Мстислав из-за тебя с отцом спорить будет.

Авторитет дворецкого, видимо, при молодом княжеском дворе был очень высок. Ненужные споры немедленно прекратились, и три коня и одна кобылка были безропотно оседланы и выданы. Когда вышли из конюшни, Богуслав обосновал свой выбор.

– Жеребцы все трое хороши, жаловаться на них не будешь, но в дальнем походе Зарница выносливее всех, не гляди, что кобыла – вам в самый раз! Конечно, всадник должен быть полегче нас с тобой, мы на ней Христину из города в город возим. Найдется у тебя такой?

– Найдется! – ответил я, представляя меленькую против нас Наину.

– Вот под ним Зарница с утра до ночи будет скакать и не запалится.

– А княгиня?

– А княгине в Новгороде сидеть не пересидеть. Лошадок где будешь держать?

– Возле нового дома большую конюшню поставил, на всех места хватит.

– Подковали их дней пять назад – перед выходом для верности перекуете. И, желательно, через день гонять под всадником и без всадника через день. Чаще не надо – тебе для похода они свежие нужны. Перед выходом пусть дня три – четыре отдохнут.

– Может их под седоком ловчей будет постоянно в дороге держать?

– Долго идти будете. Она, коняшка, под седоком устает быстро, если по твоим часам прикинуть, каждый час останавливаться придется, отдыхать. Если дольше, Зарница-то не умается, а эти красавцы запалятся – лишишься коней из-за торопливости.

– А что же делать?

– Мы в длинных походах так делали: проехались минут тридцать-сорок, всадники спрыгнули и не очень быстро рядом с лошадями, держась за повод, побежали. Видишь, скакуны отдохнули, подал команду: по седлам, и дальше поскакали. Так можно при нужде и день, и ночь ехать. Лошади без всадника сутками не устают. Пока время есть, учи своих бойцов на седло и с седла легко прыгать, бежать подолгу, да и сам наловчись – вдвое быстрее дело-то пойдет. И еда вам нужна особая, охотиться да рыбу ловить будет некогда, а харчевен на каждом шагу там не будет – кормить больно-то некого. Все путешественники не торопятся – остановились, кулеш без мяса сварили, оно портится ж больно быстро, поели спокойно и всласть. Они знают: прибудут, откормятся, отдохнут. На волоках ладьи бурлаки оттащат, если по течению плывут, грести не надо, лежи, мечтай, не оголодаешь. Вы – совсем другое дело! То скачете, то бежите, то на речках броды ищете, а иногда придется и вплавь пуститься. И постоянно надо в силе быть, кто его знает, когда злой колдун навалится, не угадаешь. Вам пропитание другое нужно.

Мне в голову пришли воспоминания о пеммикане, поделился ими с собеседником. Мы уже вышли за ворота Детинца, сели на лошадей, и, по дороге к моему дому, разговаривали.

– В очень дальних краях есть воинственные народы, индейцы называются. Они, когда воюют, им охотиться некогда. Вот индейские воины с собой и берут смесь из сушеного мяса, жира, толченых ягод и соли. Очень долго такая еда не портится.

– А много их?

– Немерено.

– К нам не заявятся?

– Между нами океан, не переплывешь, тысячи верст расстояние. До большой войны между их племенами и европейцами несколько сотен лет. Русь эти дела никогда никаким боком не коснутся, не волнуйся.

Беседа опять вернулась к животрепещущей и, более насущной теме, дорожному провианту.

– У нас охотники делают похоже, когда надолго из дому уходят: смесь сала, толченых сухарей и соли, катают из этого шарики. Годами не портится. Даже если сало прогоркнет, вонюче, на вкус противно, но есть можно – ни шиша не отравишься. Как они это называют, не помню. Если заинтересуешься, подойдем вместе к старшему княжескому