ловчему, он тебе все в подробностях растолкует: чего сколько брать, как и чем толочь и прочее – он в этих делах мастак.

Я представил лица своих соколиков, когда они понюхают выданные мной катышки с прогоркшим салом или, не дай бог, это куснут. Герои, конечно не отравятся, охотно в это верю, но то, что они мне после этого скажут, даже представить себе боюсь.

– Мы, наверное, лучше по-индейски…

– Как знаешь – тебе и решать, и идти, ты у ребят старший, голова дела.

– Да уж… А ничего, что мы князя одного оставили?

– Не помрет! Ты хорошо лечишь. Надо его за жадность проучить, чтоб неповадно было впредь так с нами себя вести. На всяких его подданных и что он с ними делать будет, мне наплевать – он государь, ему и ответ за это держать. А вот для тебя, который ему жизнь спас, лошадей жалеть, и меня, старого пса по ходу позорить: обещал тебе и обещание не сдержу, свое слово нарушу, за это в жизнь его не прощу. Если бы не клятва верности, которую я Владимиру Мономаху дал, а он ее на своего сына перевесил, сегодня же уехал бы. Так что пусть полежит в одиночестве, подумает. А у тебя есть кому ухаживать за лошадьми?

– Ну, я сам, Забава…

– У тебя дел выше крыши, а она беременна. Не вижу работника.

– Есть у меня неплохой мужик на примете, Олег зовут, половым в одном трактире служит. Может быть ко мне работать пойдет?

– А он с лошадями-то имел когда-нибудь дело? Или так, принеси-подай всю жизнь?

– Не спрашивал как-то.

– Вот и пошли его спросим.

– Прямо с конями?

– Именно так. Сразу и увидим, как хваленый Олег к лошадкам относится: если пугается их так, что боится к ним руку протянуть или просто сторонится, лучше не брать. А чтоб работу спокойную и хорошо оплачиваемую получить, народ наврет, что угодно.

– И то верно!

Повернули к корчме. Богуслав предпочел не посещать заведение.

– Волоки его сразу сюда, я лошадей на улице одних не брошу. Тут же уведут честнейшие новгородские люди!

Зашел в харчевню, присел в центре. Против прежних времен с поваром Федором было как-то пустовато. Олег подбежал сразу.

– О господи, наконец-то ты пришел! Я уж и ждать перестал. Мне Федька говорил, что ты обещался зайти.

– Обещал – пришел. Садись рядом, потолкуем.

– Да нельзя мне! Вон аспид-хозяин из угла следит, потом поедом есть будет, за весь день получки может лишить. А у меня жена, дети. Дела-то, видишь совсем плохи – народу с каждым днем все меньше ходит. Раньше они Федькины кушанья ели, из-за них и шли сюда, невзирая на нашу дороговизну. А чудак-корчмарь его выжил, и теперь этот паук во всем меня винит, а не свою дурость.

– Ладно постой, коли так надо. У меня разговор короткий будет. Ты с лошадями дело в этой жизни имел?

– Отец возчиком был, тяжеловоза держал. Я за конем убирал, поил его, кормил, а батя только и делал, что все дни пьянствовал и пытался извозом зарабатывать. Пил вечно в разных местах и с разными людьми. Последний год папочкиной жизни только и бегали с матерью по улицам и распивочным, искали его. Просто с рынка отца забирать было нельзя – отлупит обоих прямо при людях, силен был, как медведь. И вдруг исчезли и батя, и конь, и телега. Ходили к посаднику – бесполезно, идите сами куда хотите и ищите. Вот и весь разговор!

Самое забавное, подумалось мне, что и почти через тысячу лет практически то же самое. Олег продолжил свою грустную историю.

– А мне еще только пятнадцать лет, и кроме ухода за лошадьми, ничегошеньки я делать не умею. Потыкался по боярским дворам – никому конюхи не нужны. А у меня две сестры и три брата, все моложе меня. Хоть стой, хоть падай! Помыкался в этой жизни: и грузчиком был, и временным подсобником у разных мастеров, нигде пристроиться надолго не удалось. Наконец повезло: в одной корчме половой прямо на работе помер. Вот на его место и удалось устроиться. Год назад это заведение сгорело, а местный хозяин решил меня проверить, от него вечно все работники бегут.

– Побежишь ко мне?

– А кем, половым?

– Конюхом.

Олег аж сел от удивления.

– Ты лошадь завел?

– Шестерых. Четыре нас на улице ждут.

– Это ты одним пением такой табун добыл?

– И, кроме этого, лечил, делал кареты, строил лесопилки, только-только начал обжигать кирпич. Со дня на день возьмусь стены у церкви класть. И, сам понимаешь, с конями мне возиться некогда.

– Только ведь половому платят!

– И много?

– Раньше, вместе с чаевыми, аж по пять рублей в месяц выходило, а теперь, без Федьки, наверное, и трешки не заработаю.

– У меня будешь получать по десять.

– Это ты шутишь так? – поразился Олег.

– Вот в шутку за месяц вперед и получи.

Я вынул кошель, отсчитал десятку. Половой завороженно глядел на серебряные монеты, все не мог поверить своему счастью.

– Да я за такие деньжищи тебе руки каждый день целовать буду!

– Это незачем, терпеть этих лишних лизаний не могу. А вот если сможешь еще чем-нибудь помочь, расплачусь особо.

– Да я, да для тебя, чего хочешь!

– Ладно, давай увольняйся, и пошли.

– Сейчас уволюсь, – пообещал Олег с враз посуровевшим лицом. Он подошел к корчмарю и прошипел:

– А это тебе, за ласку, да за заботу!

И оплеухи посыпались на бывшего хозяина одна за одной, выданные с обеих рук. Головенка у сидящего моталась из стороны в стороны. Защищаться он и не пробовал, только тихонько ныл. Вот так приласкал от души! Посетители харчевни в недоумении зароптали, попробовали вмешаться.

– Эй, половой, ты чего мужика лупишь?

– Он, сволочь, замечательного повара выжил, на кушанья которого весь народ сюда и ходил! Привел какого-то своего дальнего родственника, который кислое от пресного не отличает и соль с перцем путает! Теперь здешнюю стряпню в рот не возьмешь, предлагать ее – только позориться. Сейчас меня выживает, всю плешь уже проел. Вот и прощаюсь с этой гнидой.

Посетители в стороне не остались – еще двое подошли и тоже наградили владельца такими же подарками, как и Олег.

– Мы тебе платить не будем, пусть тебе черт на том свете углями платит! – и весело подались из харчевни.

Что называется, отвели душеньку! Мы тоже удалились, выбросив эту харчевню с мерзким хозяином и его поганой родней из своей жизни.

Увидев, какие именно лошади у меня появились, друг опять чуть не сел, на