напишет «Привет. Как дела?» и поставит неимоверно тупые смайлики. И всё же он ждёт. Но, видимо, чуда. Так по-дурацки и наивно. Нэйтен чувствует, как потерялся. Где прежний Нэйтен Картер? Просрал где-то по пути в океане мучающих мыслей. Он долго провалялся в ту ночь, когда она переступила порог его дома, в кровати, периодами проскальзывая по губам, вспоминая вкус желанных губ, помня аромат тела и продолжая ощущать тепло Ники. Когда-нибудь она точно его погубит, щёлкнет пальцами, и произойдёт апокалипсис его жалкого существования.

Пусто. Темно. Холодно. И он устал.

Убрав смартфон в карман, он ловит взгляд Маркуса и сжимает костяшки пальцев в кулак. Он знает, что Пэрри не несёт вреда, по крайне мере, ей, но всё же… он покусился на неё.

— Скот, сообщишь, когда будет следующий бой, — его первая за сегодняшний день фраза небрежно бросается компании в общем, а потом он разворачивается и уходит так же резко, как и встретил их утром.

— Что это с ним? — Скот приподнимает бровь, смотря ему вслед.

Остальные пожимают плечами, да им как-то и насрать, Картер всегда был своевольным.

Вот только не насрать Пэрри, он изучает друга и понимает, что пора убирать ту, кто так ломает его изнутри.

***

Нэйтен слышит звон, который оповещал о начале очередной пары, но даже не оборачивается, продолжая неспешно мусолить снег под ногами. Пускай сегодня он будет единственным, кого природа встречает с распростёртыми объятьями. Он, как этот снег, истоптанный, испачканный в грязи, одиноко таящий. Ещё немного, и он сольётся с лужей, в которую даже побрезгают наступать. Он станет никем, просто звенящей тишиной, затерянной в мире безликих людей.

Резкий, неприятный холод обжигает его затылок и, быстро растаяв, капельками отвратительно начало стекать прямо за шиворот. Нэйтен запускает руку, откидывая остатки от прилетевшего снежка, и резко разворачивается, уже приготавлиая поток матерных слов, чтобы человек понял с самого начала, как дико ошибался, попав в него, такого не в духе.

Весточка прилетела, но совсем не такая, как он ожидал, поэтому брови удивлённо поползли вверх.

Тёрнер сжимала замёрзшую руку в кулак, которой недавно швырнула грязный ком с такой силой, что сумка слетела с её плеча и упала на грязную асфальтированную дорожку, краем зацепив небольшую лужицу.

— Какой же ты козёл! — она кричит так, чтобы тембр передал её злобу, смешанную с новой болью, от которой бежала и пыталась забыть всё это время, но не вышло, его затылок, как всегда взлохмаченный, помешал.

Сколько контраста в её глазах: боль, обида, неприязнь и… разочарование.

— Ещё не всех перетрахал, кто носит юбку выше колена? — она шипит и откидывает выбившиеся пряди после бега. — Стало мало клубных шлюх, или бьёшь собственные рекорды, Картер? — каждое слово бьёт резко, чётко, прямо.

— Что ты несёшь? — он хмурит брови, трёт переносицу, пытаясь понять её резкую ярость.

— Не доходит? Конечно, всех же не упомнишь, что так фальшиво стонут под тобой. Но я надеюсь, Мэй теперь прекрасно будет коротать твои вечера.

Картер хмурится, да так, что глубокая складка залегает между бровей. Он часто промаргивается, пытаясь расставить её слова по полочкам, но ничего не складывалось, а только больше путало.

— Николь, — он пытается сделать шаг ей навстречу, но она совершает противоположное с двойной отдачей.

— Не приближайся ко мне, — она кривится, словно к ней приближается не он, а мерзкий и вонючий монстр в обличье Нэйтена. — Просто объясни, почему? Почему мне стоит тебе довериться, как ты тут же всё портишь? Ты омерзителен, Картер.

— Да о чём ты? — Картер уже сам повышает голос, потому что путается в лабиринте слов Тёрнер ещё больше, и это раздражает, раздражает и так вышедшую из строя нервную систему, а ему ещё выноса мозга не хватало в придачу.

— Достаточно вспомнить Сару, — мерзкое отвратительное имя со скрежетом поломанной эмали и скрипом старых ран, вновь давших о себе знать.

— Сара? А причём здесь она? — он не сразу вспоминает обладательницу имени, а когда вспомнил, не может уловить связь Мэй и его бывшей одноклассницы в школьные годы.

Николь прикрывает глаза, совсем ненадолго, просто необходимо сдержать всё, что ядом вырывается наружу. Сдерживает себя, чтобы не врезать Картеру от дичайшей обиды, что он повторно наносит в её сердце, так уже наивно пригревшееся в его руках. И так глупо ощущает себя, «наступив на одни и те же грабли». Говорят, на своих ошибках учатся, но она ныряет в них с головой снова и снова. Захлёбывается, а потом пошатнувшаяся, обезвоженная и поломанная, выплёвывает всю горечь. И в этот раз она не спаслась. Протянув руку, разбилась, так и не ухватив его руки. Сердце сгорело в синем пламени, и даже пепел разлетелся над погребённой душой.

Прежняя чернота окатила в пучину гадкого чувства, пришее на смену.

Она остервенело хватает сумку, наплевав, что она грязная, ведь сама же сейчас ощущает себя не чище. Ей же было плевать, и так было спокойней. Но почему сейчас? Почему именно с Мэй всё перевернулось, и она сходит с ума, ощущая, как задыхается?

— Спасибо, что напомнил мне, за что я тебя ненавижу.

Глава 18

Дни тянулись просто с издевательской скоростью и постепенной разрастающейся пустотой. На улице падал градус, выпуская клубы тёплого пара из горячего организма, а Николь морозит до скользких мурашек, бегающих по организму. И только она знала истину, от которой морозит действительность. Это состояния её души, покрывшейся грязной пугающей чернотой тупого состояния на автомате «просто жизнь». Холод её глаз, да и его собственных, значительно одерживало привилегию перед матушкой природой по своей остроте. Аура обиды и недомолвок отталкивала с отдачей двоих идиотов, и ведь действительно сторонились и избегали встреч, ещё резче и чаще, чем прежде. Но когда всё же эти моменты происходили, Тёрнер бежала домой без оглядки, чувствуя, как морозятся кончики ушей от встречного ветра и мёрзнут ноги, а пачка сигарет улетала буквально за два дня, впитывая никотин в лёгкие, но всё это не помогало. Она прибегала домой, скидывала верхнюю одежду, заваривала травяной чай и куталась в тёплый плед перед телевизором, тупо щёлкая по каналам, ища самую глупую передачу, жалко надеясь расслабить разум, но всё это вновь не помогало. Тогда она брела беспомощно, едва передвигая ногами и заносила их на лестницу, чтобы забрести в комнату, и плюхалась в своё любимое кресло, пуская взгляд за окно, погружаясь в полнейшую тишину, но заодно во внутренний крик, который так вырывается наружу. Ему тяжко в замкнутом теле, и он душит хозяйку, истязая,