– Итак, ты собирался рассказать мне о себе и Хёрсте?

– Разве?

– Да.

– Правду, только правду и ничего, кроме правды?

– Вроде того.

– Ну, мы сильно разругались в подростковом возрасте. Глупо, если оглянуться назад. Из-за девчонки, как это обычно и бывает.

– Девчонкой была Мэри Гибсон?

– Да.

Врать легко.

Бет отхлебнула виски.

– Не подумала бы, что она в твоем вкусе.

– Почему? Что ты подразумеваешь под «моим вкусом»?

– Я в том смысле, что она хорошенькая, но…

– Но что?

– Не пойми меня неправильно…

– Ладно.

– Я знаю, дерьмово говорить такие вещи об обреченном человеке и все такое, но она мне всегда казалась немного сукой.

Я был слегка ошеломлен.

– Ну, она может быть жесткой, если захочет.

– Я не о жесткости. Я о том, что она может быть сукой. Которая сделает для Хёрста что угодно. Я видела, как она однажды довела до слез учительницу на родительском собрании. В другой раз она заелась с матерью ребенка, обвинившего Хёрста-младшего в издевательствах. Эта женщина подрабатывала в сельсовете. На следующий день ее уволили.

Я нахмурился. Мэри была склонна к эмоциональным взрывам. А матери не всегда способны видеть недостатки своих детей. И все же это не было похоже на ту Мэри, которую я знал.

– Ну, полагаю, люди меняются.

– Не настолько.

– А я тогда был юным и глупым.

– А сейчас ты какой?

– Старый и циничный.

– Добро пожаловать в банду!

Нет, подумал я. Бет хорошо умела притворяться циничной, но я в это не верил. Я видел ее глаза. В них все еще оставался свет.

– Кстати, – произнес я, – ты так и не рассказала мне о себе.

Бет сморщила лоб.

– В смысле?

– Хочешь что-то изменить или просто не нашла работу в другом месте?

– Разумеется, кто бы этого не хотел? – Она раскинула руки в стороны.

– Значит, хочешь что-то изменить?

– Это собеседование?

– Нет, просто интересуюсь.

– Мной?

– Эмили Райан.

Лицо Бет изменилось. От мягкости в голосе не осталось и следа.

– Это ведь она была школьницей, о которой ты рассказывала? Той, что свела счеты с жизнью?

– Умеешь же ты испортить настроение.

– Ты сказала, что она была твоей ученицей. Но, когда она умерла, ты здесь еще не работала.

– Справки наводил?

– Просто зови меня Коломбо.

– Мне приходят на ум другие имена. И я не обязана тебе обо всем рассказывать.

– Верно.

– Я едва тебя знаю.

– Верно.

– Ты, даже соглашаясь, способен, на хрен, вывести человека из себя.

– И это тоже…

Бет выставила руку:

– Ладно. Ты прав. Эмили не была моей ученицей. – Пауза. – Она была моей племянницей.

Помолчав, Бет продолжила:

– Моя сестра была на несколько лет старше меня. Отца у нас не было, а мама не слишком-то о нас заботилась. Так что мы были близки. Мы выросли в Эджфорде. Знаешь о таком?

– Слыхал. Не лучший район Ноттингема.

– В общем, Карла – моя сестра – забеременела в довольно юном возрасте. Папы у малышки, по доброй семейной традиции, не было, но Карла стала замечательной мамой. Она растила Эмили, учась на медсестру. Эмили была чудесным ребенком. Да и подростком стала нормальным.

– Нечасто такое бывает.

– Я работала в школе в Дерби, потому не могла часто их навещать. Но мы с Эмили переписывались эсэмэсками и общались в «Фейстайме». Она несколько раз ко мне приезжала. Мы ходили по магазинам, кинотеатрам и все такое. Наверное, я была классной тетушкой.

– Ну, для того классные тетушки и нужны.

Бет слабо улыбнулась.

– Не пойми меня неправильно: как и у любой тринадцатилетней, у нее иногда случались приступы скверного настроения, но обычно с Эмили было приятно находиться рядом. Она была умной, веселой и любознательной.

Мое сердце слегка кольнуло. Я задумался о том, каким подростком стала бы Энни. Шумным, общительным, веселым и спортивным? Или ушла бы в себя, как многие из нас в этом возрасте?

– Затем Карла получила работу. Хорошую работу. Они переехали. Эмили пришлось сменить школу.

– Дай угадаю: они переехали в Арнхилл?

Бет кивнула.

– Работа была в больнице в Мэнсфилде. Арнхилл располагался неподалеку, дома были недорогими, а школа находилась в шаговой доступности. Решение казалось разумным.

Большинство плохих решений вначале кажутся разумными.

– Переходить в другую школу – это тяжело, когда тебе тринадцать, – сказал я.

– Поначалу казалось, что все хорошо…

– Но?

– Все было слишком идеально. Сам знаешь – если все чертовски хорошо, то долго так продолжаться не может.

– А что говорила твоя сестра?

Бет вздохнула.

– Она этого просто не замечала. В смысле, не пойми меня неправильно – она души в дочурке не чаяла. Но, похоже, она просто не видела проблемы. Или не хотела ее видеть.

Я кивнул. Мы вечно слишком заняты, слишком отвлечены повседневными делами вроде работы, оплаты счетов и ипотеки, походов по магазинам. Мы просто не хотим смотреть глубже. Не хотим, потому что боимся. Нам хочется, чтобы все было хорошо и идеально. У нас просто не хватает душевных сил на случай, если это окажется не так. Мы открываем глаза только тогда, когда происходит что-то непоправимое. А тогда уже слишком поздно.

– Ты пыталась поговорить с Эмили?

– Пыталась. Даже приезжала, чтобы с ней увидеться. Свозила ее в пиццерию, как в старые добрые времена. Вот только это было уже не то.

– В смысле?..

– Допили уже?

Мы оба подняли глаза и увидели Лорен.

– Эм-м, да, спасибо, – сказал я. – Можно еще парочку?

– Вроде того, – кивнула она и зашагала обратно к барной стойке.

Бет взглянула на меня.

– Должно быть, ты и правда ей нравишься. Она обслуживает далеко не каждый столик.

– Мое природное обаяние. Так на чем ты остановилась?

Лицо Бет вновь помрачнело.

– Мы поехали в ее любимую пиццерию, но она ела мало. Она была в скверном, язвительном расположении духа. Была не похожа на саму себя.