– Дети к старшим классам меняются, – заметил я. – Словно кто-то нажимает на переключатель. Гормоны начинают зашкаливать, и все расклады летят к чертям до самого конца школы.

– Да иди ты! Я тоже учительница, если помнишь. Я знаю, как это выглядит. «Вторжение похитителей тел».

Бет рефлекторно начала рвать пальцами картонную подставку для пивного бокала.

– Со мной Эмили до этого разговаривала, даже несмотря на свой переходный возраст. Я думала, что наши отношения – другие.

– Она говорила что-нибудь о школе, о том, что ее тревожило?

– Нет. А когда я спрашивала, она пряталась в свою раковину.

Вернувшись, Лорен со стуком поставила на стол еще два бурбона. Если это были обычные двойные порции, то у меня явно что-то случилось со зрением. Возможно, Бет была права. Возможно, я нравился Лорен.

Бет отхлебнула виски.

– Сейчас я думаю, что следовало на нее нажать. Заставить поговорить со мной.

– Это было бы бесполезно. Нажми на подростка слишком сильно, и он лишь глубже заползет в свою скорлупу.

– Да уж. Но знаешь, что самое дерьмовое? Я даже не обняла ее на прощание. Мы всегда обнимали друг друга. Но в тот раз она просто ушла. А я подумала, что как классная тетушка должна ее отпустить. Должна дать ей время. Но, как оказалось, у нас его не было. Тогда мы виделись в последний раз. Через две недели она умерла. – Шмыгнув носом, Бет начала сердито тереть глаза. – Нужно было ее обнять.

– Ты не могла знать.

Потому что жизнь никогда ни о чем не предупреждает.

– А должна была. Я учительница. Я должна была понять, что это не было обычным подростковым приступом дурного настроения. Должна была заметить признаки депрессии. Она была моей племянницей. А я ее подвела.

По мне волной прокатилось чувство вины. Оно было настолько сильным, что на мгновение у меня едва не перехватило дыхание. Я сглотнул.

– Как с этим справилась твоя сестра?

Бет потрясла головой, чтобы прийти в себя.

– Она не могла здесь оставаться. Не могла жить в доме, в котором это произошло. Она вернулась в Эджфорд, поближе к маме. Она все еще пытается справиться с произошедшим. Я стараюсь навещать ее по возможности, но после смерти Эмили между нами словно выросла стена, которую не может преодолеть ни одна из нас.

Я хорошо ее понимал. Скорбь – это личное. Ее невозможно разделить с кем-то другим, как коробку конфет. Она твоя и только твоя. Она как гвозди, впивающиеся тебе в плечи. Как терновый венец. Никто не способен почувствовать твою боль. Никто не может поставить себя на твое место, потому что это место усыпано толченым стеклом, разрывающим твои ступни в кровь при каждом шаге. Это темница, из которой тебе не вырваться до конца жизни.

– Поэтому ты приехала сюда? – спросил я. – Из-за Эмили?

– Когда через пару месяцев появилась вакансия в Арнхилле, я подумала, что это судьба.

Странно, как часто такое случается.

– Почему ты не сказала мне с самого начала?

– Потому что Гарри не знает. Не хотела, чтобы он как-то не так понял.

– В смысле?

– Например, что я здесь ради мести.

– А это не так?

– Разве что поначалу. Мне хотелось, чтобы кто-то был ответственен за смерть Эмили. – Она вздохнула. – Но мне ничего не удалось выяснить. Во всяком случае, ничего конкретного. Обычная дружба, обычные дрязги.

– А что насчет Хёрста?

– Она никогда его не упоминала…

– Но… – продолжил я ее мысль.

– Что-то с этой школой не в порядке, и Хёрст является частью этого. Когда ты позволяешь, чтобы детям вроде Хёрста все сходило с рук, ты создаешь климат, в котором жестокость является нормой.

Я сомневался, что дело было лишь в этом. На ум пришли слова Маркуса о том, что Хёрст водит детей к старой шахте. Детей, которые хотят стать частью его банды. Возможно, он водил туда и молоденькую девочку, отчаянно хотевшую, чтобы ее приняли в новой школе. Шахта может добраться до тебя разными способами. Как это произошло с Крисом.

– Ты что-то притих.

– Просто задумался о том, что у истории есть дерьмовая привычка повторяться, – ответил я горько.

– Но так быть не должно. Школы вроде Арнхилльской академической можно изменить только изнутри. Работа учителя – это не составление таблиц успеваемости да отчетов для минобра. Учитель должен помогать школьникам становиться достойными, цельными людьми, не позволяя им разрушить свои жизни в подростковом возрасте. Потеряй их в этот период, и ты потеряешь их навсегда. – Она дернула плечами. – Ты, наверное, считаешь меня наивной.

– Нет, я считаю тебя храброй, заслуживающей всяческих похвал и тому подобное, из-за чего ты сейчас покажешь мне средний палец… Видишь? Я угадал.

Бет опустила средний палец.

– Мне почти кажется, что ты, циничный, уставший от жизни сукин кот, меня понимаешь.

– Понимаю. В смысле, не подумай, что я сравниваю себя с тобой. Я нахожусь здесь по гораздо менее достойным причинам.

– И что это за причины?

Я колебался. Если мне кому-то и хотелось сказать правду, то этим человеком была Бет. Однако Бет же была и единственным человеком, чье мнение мне было небезразлично.

– Как ты сказала, в Арнхилл приезжают лишь два типа учителей. Я не смог найти работу в другом месте.

– Я думала, мы решили быть честными друг с другом.

– Я с тобой честен.

– Нет, – она покачала головой. – Ты мне чего-то недоговариваешь.

– Я сказал тебе все так, как оно есть.

– По лицу же вижу.

– У меня просто такое лицо. Меня прокляли.

– Отлично. Можешь не говорить.

– Ладно.

– Значит, ты все-таки чего-то недоговаривал?

– Хорошо. Я был игроком. Задолжал кучу денег. Нужно было где-то залечь на дно, пока я не рассчитаюсь со своими долгами. Так что никакой благородной причины у моего возвращения нет. Я паршивый игрок, посредственный учитель и весьма сомнительная личность. Довольна?

Она сердито сверкнула на меня глазами.

– Чушь! Ты можешь быть ушлепком, но ты – ушлепок, который приехал сюда ради чего-то. Чего-то, что для тебя важно. Иначе ты удрал бы сразу после того, как прихвостни Хёрста тебя избили. Но если не хочешь рассказывать – отлично. Я думала, мы станем друзьями. Очевидно, я ошибалась.

Она встала и взяла свою куртку.

– Ты уходишь?

– Нет. Я убираюсь отсюда, хлопая дверью.

– Ого!

– И оставляю тебя сидеть с видом печального лоха.

– Не хочу тебя огорчать, но я выгляжу им и без твоего участия.