нет никаких оснований для претензий. Отношения между людьми могут существовать только как продукт их воли, и сами по себе чьи-то притязания вряд ли означают, что другие должны их удовлетворять – только требования долгое время существующих традиций налагают обязанности на большинство членов сообщества. В том числе и по этой причине нужно проявлять осмотрительность, чтобы не пробуждать ложных ожиданий и не брать на себя невыполнимых обязательств.

3. Многих людей социализм приучил к тому, что можно требовать чего-то независимо от своего вклада в поддержание системы. С точки зрения морали, породившей расширенный порядок цивилизации, социалисты, по сути, подталкивают людей к нарушению закона.

Если люди предъявляют претензии по поводу своего «отчуждения» и «неприятия» того, о чем большинство их, по-видимому, никогда не имело представления, и предпочитают жить как паразиты, питаясь плодами процесса, в котором не желают участвовать, – то как раз они и являются истинными последователями призывов Руссо вернуться к природе. Им представляются главным злом те институты, которые сделали возможным формирование порядка человеческого взаимодействия.

Я вовсе не ставлю под сомнение право любого человека добровольно уйти от цивилизации. Но какие, в таком случае, у него будут «права»? Должны ли мы субсидировать подобное отшельничество? Никто не свободен от правил, лежащих в основе цивилизации. Мы можем помогать инвалидам, младенцам и старикам лишь при условии, что все разумные взрослые люди подчиняются безличным правилам, что и дает нам возможности кому-то помогать.

Неверно думать, будто подобного рода заблуждения свойственны только молодым людям. Это отражение того, чему их учат родители, а также кафедры психологии и социологии образовательных учреждений и определенного склада интеллектуалы, которых эти же кафедры производят: бледные копии Руссо и Маркса, Фрейда и Кейнса. Таков результат наложения их учений на умы людей, чьи желания непомерны и превосходят понимание сути вещей.

Приложение E

Игра как школа обучения правилам

Правила выбора тех традиций, которые привели к появлению спонтанного порядка, имеют много общего с правилами игры. Не стоит пытаться проследить в игре происхождение конкуренции, это может завести слишком далеко, но многое можно почерпнуть из великолепного и очень поучительного анализа роли игры в эволюции культуры. Историк Йохан Хейзинга провел такой анализ, однако его работу не оценили по достоинству исследователи порядка человеческого взаимодействия (1949: особенно 5, 11, 24, 47, 51, 59 и 100; см. также Knight, 1923/1936: 46, 50, 60–66, и Hayek, 1976: 71, и примечание 10).

Хейзинга пишет, что «в мифах и ритуалах берут свое начало великие инстинктивные силы цивилизованной жизни: закон и порядок, торговля и прибыль, ремесло и искусство, поэзия, мудрость и наука. Все это уходит корнями в первобытную почву игры» (1949: 5); игра «создает порядок и является порядком» (1950: 10). «Она живет в своих собственных границах времени и пространства в соответствии с определенными правилами и определенным порядком» (1949: 15 и 51).

Игра – прекрасный пример процесса, участники которого могут преследовать разные и даже противоположные цели, но подчиняются правилам, и это приводит к общему порядку. Более того, современная теория игр показала, что не всегда выигрыш одной стороны уравновешивается проигрышем другой – существуют игры, приносящие выигрыш всем участникам. Расширенные структуры взаимодействия развивались благодаря тому, что люди участвовали в играх второго типа, получая в результате всеобщее повышение производительности.

Приложение F

Заметки об экономике и антропологии населения

Вопросы, которые мы обсудили в главе 8, экономическая наука пыталась решить с момента своего возникновения. Можно сказать, что появилась она в 1681 году, когда сэр Уильям Петти (он был чуть старше своего коллеги сэра Исаака Ньютона и принадлежал к числу основателей Лондонского Королевского Общества по развитию знаний о природе) проявил интерес к тому, как быстро разрастается Лондон. К всеобщему удивлению, он обнаружил, что Лондон стал больше Парижа и Рима, вместе взятых. В статье «Об умножении человечества и росте города Лондона» Петти объяснил, как высокая плотность населения влияет на разделение труда:

«Каждая мануфактура будет разделяться на столько частей, сколько это возможно. При производстве часов один человек будет делать колесики, другой – пружину, третий – гравировать циферблат, и часы будут лучше и дешевле, чем когда вся работа возложена на одного человека.

И мы видим также, что в таких городах и на таких улицах большого города, где почти все жители заняты одним и тем же ремеслом, изготовляемый товар лучше и дешевле, чем где-либо в ином месте. Более того, когда все виды мануфактур сосредоточены в одном месте, каждое отходящее судно может очень быстро получить необходимый ему груз, составленный из стольких продуктов разного рода, сколько может их взять у него порт, в который оно направляется» (1681/1899: II, 453 и 473).

Петти также признавал, что «малочисленность населения есть истинный источник нищеты, и нация, насчитывающая восемь миллионов человек, вдвое богаче нации, обладающей той же территорией, но при четырех миллионах населения; а что до правителей, на которых возложена великая ответственность, то они могут служить как большему, так и меньшему числу людей» (1681/1899: II, 454–55, и 1927: II, 48). Очень жаль, что отдельная статья Петти на тему «Умножение человечества», по-видимому, утеряна (1681/1899: I, 454–55, и 1927: I, 43). Но очевидно, что общая концепция перешла от него через Бернарда Мандевиля (1715/1924: I, 356) к Адаму Смиту. В главе 8 мы упоминали: Смит отметил, что разделение труда ограничивается размером рынка и что рост населения имеет решающее значение для процветания страны.

Если экономисты с давних времен интересовались такими вопросами, то антропологи в последнее время уделяют недостаточно внимания эволюции моральных норм («наблюдать» ее, конечно же, невозможно). Стремление следовать эволюционному подходу встречало препятствия со стороны не только вульгарного социал-дарвинизма, но и социализма с его предубеждениями. Тем не менее выдающийся антрополог-социалист в исследовании «Урбанистическая революция» определяет «революцию» как «кульминацию прогрессивных изменений в экономической структуре и социальной организации сообществ, которые вызывали резкий рост населения или сопровождались им» (Childe, 1950: 3). Важную информацию также можно найти в трудах М. Дж. Херсковица, который утверждает:

«Зависимость численности населения от окружающей среды и технологий, с одной стороны, и от уровня производства на душу населения, с другой, представляет собой величайшую проблему, если нужно найти такую комбинацию, при которой у данного народа появится экономический выигрыш…

В целом, как видно, проблема выживания наиболее актуальна в малочисленных обществах. И наоборот – именно в крупных группах, где имеет место специализация, необходимая для производства большего количества товаров, чем нужно всем, – у членов общества появляется возможность наслаждаться досугом» (1960: 398).

Биологи (в частности, Carr-Saunders, 1922, Wynne-Edwards, 1962,