в великолепии дворцов и храмов уже не уступал столицам Калама, хоть и не был столь же велик и шумен, а красою и зеленью, ровностью и чистотой улиц превосходил любой из городов обитаемой земли. И всю эту благодать на холмах, окружали добротные и неприступные стены.

Проехав через переброшенный над глубоким рвом мост в главные ворота, где его приветствовали суровые вратники, Азуф въезжал в город по широкой мостовой, с гордостью хозяина озирая город и встречных горожан: торговцев, ремесленников, прибывающих из окрестностей земледельцев и пастухов, и иногородних гостей. Особым предметом гордости для него было ополчение Аггаде, не уступавшее по силе и мощи любому ополчению самых крупных и известных городов Калама, а с некоторых пор жизнеспособней полков лугаля. Как и со всем иным в своем крае, со своими полками, скромно именуемые им в столице ополчением, он лелеял великое будущее, оснащая их наилучшим образом и вкладывая в них даже больше чем в красоты города. Именно их он обещал привести для защиты столицы, и именно потому его сопровождал сейчас высокий военный сановник, раздражая своим присутствием, там, где его быть не должно. Однако воля, еще не совсем выжившего из ума повелителя, проверить наличие надежного тыла и скорой помощи, должна исполниться неукоснительно, чтобы не вызывать ненужных подозрений; ему итак стоило усилий, убедить единодержца и сановников, что для сбора столь огромного ополчения потребуется время. А чтобы в столице не сомневались в обещаниях кравчего, с ним был отправлен советник счета чисел, чтоб лицезреть готовность ополчения и как можно скорее передать государю.

Сановник был из тех, что добились своего высокого положения, ни дня не служа в счетном деле и не ведавшего в том толк, зато имевшего толк в поддакивании и подхалимстве, и неукоснительном исполнении воли государя, при этом не забывая про свою мошну — здесь он тоже проявлял безграничное рвение. Надеясь не только утешить своего господина, но и просчитать возможный исход войны, он внимательно приглядыввался ко всему, что видел в вотчине Азуфа, чтоб вовремя определиться со стороной. Этим он не выделялся среди прочих сановников и лучших людей: когда приходит время поджимать хвосты, невольно начинаешь искать уютную норку, особенно если есть что в нее спрятать. Как-то незаметно, все реже стали появляться при дворе царедворцы и лизоблюды, а купцы и ростовщики, озабоченные ухудшением торговых связей с Дильмуном, Маганом и Мелухху, все больше выказывали недовольство. Все эти страны находились за морем, а путь к нему преграждали земли Унука и Нима, а с ними у Киша теперь вражда, и они не могли больше ублажать себя и своих женщин красивыми каменьями и мягкими тканями, покупать медь для трудов и войн, получать глыбы так необходимые для изваяний божественных истуканов и их собственных образов в строгих видах, и обогощаться прочими нужными товарами, продавая плоды трудов земледельцев и живности пастухов. Хоть царь и боялся раздражать своих вельмож, возлагая всю тяжесть от их прохуждившегося хозяйства на согбенные спины простолюдинов, это мало помогало пополнять их худеющие мошны, и все больше лучших людей стали присматриваться к враждебным южанам. Это еще вчера они их презирали за бедность и пресмыкание перед давними и могущественными соперниками Калама, это вчера все их угрозы им казались угрозами шакалов львам; а нынче, когда им самим приходится несладко, уже и будущее этих раскольников не кажется таким смутным, а их нарастающая военная мощь пугает. Не радовали прошения общин ожидающих плату за несбытый за морем урожай и живность; радражали плачи разорившихся — вынужденных, спасаясь от голодной смерти, проситься к ним в закупы или предлагать в рабство своих чад, почти ничего им не стоящих, но бесполезных когда нельзя продать плоды их труда, а орудия оснастить медью. И отношения с Лагашем становились все хуже, из-за тех стеснений, которые позволяют себе властители Гирсу в отношении своих лучших и богатых людей ради голопузой черни. Все реже к их землям ходят торговые суда, все меньше сплавляется — приходящая с верховий рек, драгоценная в Каламе древесина, не только и не столько ради единодушия с обиженными вельможами Лагаша, сколько в неуклюжей попытке подольститься к ненавистному Ниму, удушившему торговой осадой. И вот кто-то уже начал тайные сношения с врагом, кто-то еще подумывал, а кто-то из тех, кто почутче, начал выказывать чудеса храбрости, выступая против первого советника.

— О, саар-саги, хозяйствование этим краем, достойно самых высоких похвал. Признаться ни в одном городе, где правят благородные энси, я не видал такого порядка и чистоты. А как много здесь красот, достойных украшать величие самого священного средоточия. У досточтимого советника Азуфа, должно быть хорошие слуги и наместники? Как все славно организовано. — Не удержался от искреннего восхищения, обычно скупой на похвалы советник счета чисел.

— Я рад и польщен, что моя родная Ки-Ури удостоилась столь высоких похвал от досточтимого са-ар шита-каш, но только, то все заслуга ее жителей, что бесконечным усердием подняли край свой из пыли и песка и построили этот град. — Уклонился Азуф от похвальных речей в свою сторону.

Его совсем не прельщала слава сановника, обустраивавшего свой далекий уютный дом, когда Великое Единодержие борется со всем ополчившимся против него миром. Его враги только и ждут, чтоб рассказать о нем что-нибудь эдакое, что недобро воспримется единодержцем и народом Киша. Вся это затея с приездом советника войн, виделась таким вот плетением заговора вокруг него, чтобы доказать государю его неблагонадежность. А сейчас это особенно скверно. В любое другое время он бы нашел, что ответить и Ур-Забаба бы его выслушал, но только не сейчас, когда все может сорваться из-за одних только подозрений или даже просто из-за срочного вызова ко двору. Да и сейчас, этот подозрительный царек может поверить наветам и против него, как когда-то; так сильно он напуган. Потому всемогущий царедворец и обхаживал сейчас этого напыщенного шакала кусающего исподтишка.

— Советник Азуф известен простотой одежд и уклада, но я не ожидал, что и нрав его столь же скромен. Только знания и опыт, полученные в чертогах нашего великого государя, смогли бы поднять град из песка и пыли. Или кравчий великого единодержца, будет с этим спорить?

Азуф догадывался, что сановник попытается его подловить, и к его неудовольствию у него это почти получалось. Пощипывая бороду длинными ухоженными перстами, он обдумывал остроумный ответ, чтоб и самому выкрутиться и охолодить пыл злорадства гостю.

— Народ Ки-Ури трудолюбив и любознателен. Мне странно слышать такое от того, кто в средоточии мира лицезрит это ежеденно — при вознесении великого