— Куда? — всполошился Пельмень.

— Посиди пока. Скоро чай принесут.

Оба вышли на улицу. Пельмень остался один за столом и от безысходности принялся наматывать ухо на палец. Ему ужасно тут не нравилось. Он вообще не любил чужие места и чужих людей.

Хорошая жизнь, которую так расписывал Пакля, оказалась совсем не такой. Потому что по-прежнему Пельмень ходил дурак дураком — без прав, без денег, без обещанного нового аквариума. И уж, само собой, без авторитета. Какой тут авторитет, когда все только насмехаются…

Лишь изредка ему перепадали какие-то сомнительные мелкие радости, да и то по прихоти Пакли. А еще этот Поршень появился. Зачем, спрашивается, он нужен?

Пельмень сидел один довольно долго, и его разобрало беспокойство. И официантка уже поглядывала подозрительно. Наконец она подошла и напряженно спросила:

— Еще что-нибудь?

— Нет-нет! — испугался Пельмень.

— А чай?

— И чай не надо.

Женщина отошла, а Пельмень решил пробираться потихоньку к выходу, чтобы разыскать пропавших приятелей. Но стоило ему сделать лишь один пробный шаг, как бдительная официантка вылетела наперерез.

— Куда?!! — закричала она блажным голосом, более характерным для овощных лотков, чем для ресторанов. — А платить?

— Я ребят искать… они платить… — залепетал Пельмень, приходя в страшное смятение.

Азербайджанцы в углу начали поудобнее рассаживаться, предвкушая зрелище.

— Какие еще ребята?! Я тебе дам ребята!

— Ребята, у них деньги… отошли куда-то, — Пельмень едва не расплакался, он впервые попал в такое дурацкое положение.

— Я тебе щас дам ребят! — трубила дамочка, сверкая глазами. — Ишь! Ребята ему какие-то…

Она начала кого-то визгливо звать, и почти сразу из-за неприметной дверки выдвинулся хозяин заведения — черноволосый атлетический Тагир. Его сопровождала группа единоверцев — земляки или братья.

— Чего? — грозно вопросил он.

— Вот! — Официантка уперла руки в бока. — уходить собрался, деятель. Без денег. Говорит, какие-то ребята за него должны платить.

Хозяин нахмурился. Он подошел и навис над Пельменем, с отвращением глядя на его бритую голову.

— Дэньги есть?

Пельмень замотал головой, сжимаясь в тугой нервный комочек.

— Много он сожрал? — поинтересовался Тагир у дамочки.

— Вот! — мстительно проговорила она и подала заготовленный заранее счет.

— Так… — Тагир еще больше помрачнел. — Если дэньги нет — зачэм приходить, зачэм пить, кушать?

— Ребята… — пискнул Пельмень.

— Гдэ рэбята? Нэ вижу рэбята, — огорченно развел руками Тагир.

Один из джигитов что-то посоветовал на своем языке. Пельмень разобрал только слово «рубль», да еще парочку совсем уж непечатных слов. Тагир ответил. Явственно прозвучало слово «ублюдок».

— Ладно, — сказал хозяин и пожал большими плечами. — Дэньги нет — будэм работать. Пол будэм мыть. Потом на кухня пойдем — тарэлька мыть будэм, виль-ка-ложка мыть будэм…

Пельмень представил, как ползает по полу этого гнусного кабака, собирая тряпкой плевки посетителей. Его затрясло. Он подумал, что избавление от кошмара совсем рядом. Вот дверь, там лестница, там машина с близнецами, там Пакля и Поршень, которые почему-то задерживаются. Всего-то пара шагов…

— Пускай покорячится, пускай… — злорадно проговорила официантка. — А то жрать они все здоровы…

Если б она этого не сказала. Пельмень так бы и стоял, трясясь и покоряясь судьбе. Но услышанное его взбесило. Там, на улице, — воздух, друзья, свобода, а здесь — эта стервозная дамочка, эти хамоватые кавказцы, и грязь, и унижение…

Словно какая-то тайная пружина освободилась в теле Пельменя. Он рванулся и прыгнул к двери. Но Тагир, привычный к подобным поворотам, выставил ладошку и засветил ею Пельменю прямо по физиономии.

Тот свалился. Не столько от силы удара, сколько от испуга. Просто не решился стоять, боясь снова получить по зубам. Он упал, и кто-то из кучерявой братии лениво наподдал его ногой, уже лежащего. Всем было ясно, что взять денег с этого потного дрожащего субъекта не удастся — так хотя бы попинать, поразвлечься…

Азербайджанцы за столиком от радости едва не подпрыгивали на своих стульях. Они никак не ожидали, что, заплатив за вино и мясо, получат еще и такой замечательный спектакль, совершенно бесплатный. Все было очень интересно, весело, динамично, но тут вдруг кто-то пинком открыл дверь.

— Так, я не понял…

На пороге стоял Поршень. Он оглядел всех собравшихся внимательным пронизывающим взглядом и вошел.

— Я не понял. Кто-то хочет обидеть моего друга?

— Еще один, — злобно прошипела официантка. Тагир, услышав, что появился просто очередной оболтус из той же никчемной компании, сразу осмелел. Он сложил мускулистые волосатые руки на груди и с кривой усмешкой покачал головой.

— Вай, какой мальчик злой пришоль! Что, тоже тарэлька мыть будэм?

— Кто его ударил? — негромко и внушительно проговорил Поршень, не обращая внимания на смешки.

— А никто. Сам упаль. Пьяный быль, кушаль много, пузо тяжелый — и упаль.

— Значит, это ты, чурка тупорылая? — Поршень остановился перед Тагиром, сверля его глазами.

Все примолкли. Это уже не был рядовой скандальчик, запахло кровью. Тагир просто не мог перед лицом земляков спустить такое.

— Что ты сказаль? — выдавилхозяин, и его глаза начали стекленеть.

— Что слышал, урод черножопый. К тебе люди отдыхать пришли, а ты их по рожам?

— Отдыхать? А дэньги люди принес отдыхать?

— Не воняй, деньги у меня.

— Так плати. А потом поговорим.

— За что платить? За это? — Он указал на Пельменя, который под шумок поднялся и бочком-бочком отошел к двери.

Кавказцы из свиты хозяина тихо загудели. Поршень против них смотрелся довольно бледно, но его наглость всех сбивала с толку.

— В общем, ты мне теперь должен, — заявил он с непроницаемым лицом. — Вот за него.

Пельмень, о котором шла речь, испуганно запыхтел. Он был весь в пыли, на спине отпечатался чей-то ботинок с узким носом.

Джигиты загудели громче. Многие держали руки в карманах, тиская складные ножи. Но Поршень, душа которого уходила в пятки, пока держался молодцом. Он выдохнул дым в лицо Тагира и сплюнул на пол.

Тагир, ошалев от нахальства приезжего незнакомца, вдруг потерял самообладание. Он сгреб Поршня за шиворот, задышал тяжело и выпучил глаза. Он не знал, как уничтожить этого молокососа: порвать пополам, свернуть шею или затоптать. Но, естественно, ничего такого сделать не успел.