Близнецы влетели стремительно и ошеломляюще. Тагир оторвался от пола и, совершив полное сальто, приземлился на столик — прямо к оторопевшим азербайджанцам.

Друзья хозяина загалдели было, защелкали ножичками, замахали ногами, но тоже разлетелись в стороны, как мелкий бисер. Досталось и приезжим азербайджанцам, ибо близнецы работали по принципу «свой—чужой» и нейтралитета не признавали. Даже официантка хныкала в углу, держась за отбитую ляжку.

Буквально в течение минуты в ресторане наступил полный разгром. Тагир стоял на коленях и судорожно хрипел — один из бойцов туго держал его за шиворот. Поршень уже сидел на стуле, заложив ногу на ногу, курил и поплевывал на пол.

— Эй, черножопый, — позвал он. — Деньги-то платить за обед или уже не надо?

Тагир что-то просипел, по-рыбьи забившись в железном захвате близнеца.

— Да, я тоже думаю, что не надо, — вздохнул Поршень. — Да и кормил ты нас тут какой-то парашей. Признавайся, сам собак для котлет ловишь?

Все молчали и старались не шевелиться. Один боец держал хозяина, второй размеренно прогуливался туда-сюда, следя, чтоб никто снова не полез в драку. Никто и не лез. У всех теперь хватало ума не высовываться.

— Ну что, чурка, ты нас запомнил? Меня, его и его, — Поршень по очереди показал на Пельменя и Паклю, который незаметно вошел и теперь стоял у двери. — Будем к тебе заезжать иногда в гости. Дружить семьями, понял? Чтоб держал для нас столик. И мясо чтоб свежее было, а не эта тухлятина. А услышу про деньги — сделаю из тебя девочку, понял?

Тагир снова задергался и захрипел. По безмолвному приказу боец затянул ему воротник, перекрывая воздух.

— Не слышу! Понял?

— Понял, — выдавил Тагир.

— Ну вот… Пошли, пацаны.

Победоносная экспедиция никого, кроме Поршня, не обрадовала. Пакля и Пельмень по-настоящему испугались. Они боялись Поршня, как боятся ржавой гранаты, рядом с которой просто опасно находиться. Это был человек не их пошиба, у него были свои понятия и свои интересы. Он знал, что делал — а они нет.

— Ладно, давай, — сказал Пакля и протянул руку за черным ободком, который все еще сидел на шее у Поршня.

— Зачем? Обожди, сначала доедем. Мало ли что случится…

«Быстро освоился, сука, — со злостью подумал Пакля. — Понравилось. Ну ничего, главное — шлем у меня».

«А на хрен он мне теперь нужен, этот Пакля?» — подумал в свою очередь Поршень.

* * *

— Во всем виновата только я, — вздохнула Машка и посмотрела в окно, где уже сгущались сумерки.

— Да нет… — помотал головой Кирилл. — Я ж сам нарвался на Паклю с его страшилищем. Нечего было ходить где попало.

— Он все равно бы тебя нашел, — ответила Машка каким-то чужим, безжизненным голосом. — Или меня. Мне кажется, он не просто так ходил с собакой-бионетиком, он искал.

— Чего он искал?

— Того, кто оставил следы в его дворе. Нас с тобой. Бионетику можно приказать найти кого угодно по запаху. Без всякого обучения и дрессировки собака поймет приказ и выполнит.

Они некоторое время помолчали. Кирилл услышал, как где-то пискнула мышь.

— Что делать будем? — проговорил он. — Или ничего пока не будем делать? Дождемся этого твоего… дядю Спартака.

— Дождаться тоже непросто. Я даже не знаю, когда он сюда доберется. Совершенно не знаю. Может, через пять минут появится, а может — пять дней.

— Пять дней?! — ужаснулся Кирилл. — Да он что, пешком добирается? За пять дней откуда угодно можно долететь. Он что — на Марсе?

Машка посмотрела на Кирилла, потом сказала:

— Нет, не на Марсе.

— Вот это да… — сокрушенно пробормотал Кирилл. — Машка, ну так нельзя, честное слово. Дядя твой не торопится, а Пакля творит, чего хочет, и всех пугает своими уродами. Ну есть на него хоть какая-то управа?

— Нет, — покачала головой Машка. — Пока — никакой. Только ждать.

— Ждать? — Кирилл готов был взорваться. — Ждать и прятаться от этого придурочного? Да я прямо сейчас пойду и рожу ему набью. Очень даже просто…

— Не набьешь. Сам знаешь, что не набьешь.

— Ну хорошо. Зачем тогда ты раздала нам эти погремушки? — Он хлопнул по пакету с перфотроном.

— На крайний случай, я же говорила.

— А сейчас разве не крайний?

— А тебе разве не пригодилось сегодня оружие?

— Ну, это случайность… — нахмурился Кирилл. — Я говорю, почему нам не пойти и не разобраться с этим писюном? Чего бояться? Есть же и оружие, и броня, и эта штука летающая.

— Как разобраться? — Машка внимательно посмотрела на Кирилла. — Ты хочешь застрелить Паклакова?

— Ты что?! Нет, конечно. А вот этих чурок с глазками и весь его зоопарк…

— Кирилл, не забывай, эти «чурки с глазками» — настоящие боевые машины. Это не по голубям стрелять. Хоть весь обвешайся броней и оружием — они все равно окажутся сильнее.

— Ну не знаю… — буркнул Кирилл. — Подкараулить из кустов, прицелиться хорошо…

— И получить тепловой удар градусов в пятьсот, — закончила Машка. — Вот чего ты добьешься. Кроме того, ты не подкрадешься — они слышат и чувствуют, как кошки. И наконец, ты сможешь стрелять в людей?

— Так они ж не люди — ты говорила.

— Почти люди. Очень похожи на людей. Просто попробуй представить, как ты целишься и… и все остальное.

Кирилл попробовал. Ничего особенного. Идет мужик — берешь его на мушку, нажимаешь крючок — и все дела. Проще, чем в тире.

— Ты, конечно, прав, что-то надо делать, — продолжала Машка. — Но забота у нас должна быть одна — собственная безопасность. Ни в коем случае не лезть на рожон.

— Значит, прятаться… — скривился Кирилл. — И от кого — от Пакли!

— Кирилл, давай попробуем разобраться.

— Ну давай.

— Паклаков теперь знает, что у тебя есть оружие и эвакуатор. Что он может сделать в ответ, как ты сам думаешь?

— А я откуда знаю, что взбредет в его тупую башку?

— Подумай. Он же твой знакомый.

— Ну не знаю… Вообще, он очень хотел узнать, откуда у меня все это взялось. Спрашивал, собакой стращал.

— Вот, — кивнула Машка. — Для него это важно. Значит, может прийти и еще раз попытаться узнать.

— Куда прийти? — изумился Кирилл.

— К тебе домой, например.

— Домой… что-то не верится, — хмыкнул Кирилл. В Зарыбинске было не принято вмешивать в свои дела дом и родственников. Все вопросы разбирались подальше от пап и мам.

— Почему ты сомневаешься?

— Да ну… — поморщился Кирилл. — Пакля внаглую никогда не идет. Не такой он.