же занимался чем-то иным, чтобы отложить разговор, которого боялся. Он казался неизбежным.

Вывели мальчиков, вышла принцесса, измерив мачеху ненавистным взглядом.

За ужин не сел никто, кроме Соньки и короля. Речь была об охоте, о поездке, потом о Витовте, на которого король жаловался, и короле Римском, который предал Ягайллу, полностью переметнувшись на сторону литовского князя. Королева больше слушала, чем говорила. Всё более смелый Ягайлло, не в силах дождаться разбирательства, которое хотел провести, сам приступил к нему, показывая сильное негодование, что поддался обману Витовта, и прося, чтобы теперь королева ему простила обиды и вернула свою прежнюю любовь.

Сонька хладнокровно склонилась перед мужем, а когда начала говорить, ни слёз, ни гнева в её голосе не ощущалось. – У меня нет, – сказала она, – никакой обиды, мой гнев прошёл. Только Витовту не могу простить, потому что он был исполнителем всего.

После чего она показала благодарность и послушание королю, но Ягайлло мог почувствовать, что между ними стояла какая-то стена.

Королева вскоре вышла, а от своего ротмистра узнал Ягайлло, что вопреки старой традиции, согласно которой, комнаты короля и королевы, когда они находились в замке, были общими, королева осталась в своих комнатах и объявила, что переезжать не будет.

Значение этого холодного разлада Ягайлло понял и, не настаивая, смирился с волей Соньки.

Таким образом, с тех пор они были супругами только по названию, уже не жили друг с другом. Король льстил себе, что во время пребывания в Кракове отношения могут измениться. На следующий день он был более открытым и нежным, пытаясь вернуть прежнюю смелость и свободу, однако нашёл в Соньке такой важный холод и какое-то преувеличенное смирение, а в речах такую сдерженность, что от полного примирения должен был отказаться.

Он жаловался на это епископу Збышку, который, слегка пожав плечами, советовал предоставить это времени и признавал, что королева права. Она не хотела подвергать себя новому подозрению, новым ссорам и примирениям. Поэтому лучше было жить в мире вдалеке друг от друга.

Король погрустнел… и, может, скорей бы покинул Краков, потому что уже говорили о съезде в Сандомире, если бы епископ не остановил его слухом, что послы от Витовта, Рамбольд, маршалек его, и Гастольд, Виленский воевода, были в пути, а Ягайлле с советом следовало их тут принять.

То, что они везли, не было тайной.

Это посольство было равносильно объявлению войны. Ягайлло и Польша не хотели согласиться принять корону от Сигизмунда. Витовт послал объявить им, что корону вопреки их воле решил принять.

Ягайлло, который боялся противостояния с Витовтом, смягчился, в испуге просил за него Збигнева, который был невозмутим.

– Милостивый пане, вы отбираете у своего ребёнка то, что ему принадлежит.

– У Витовта нет детей, – говорил король.

– У него есть родной брат, – сказал Збигнев. – Чем спокойней, скрытней, незаметней, тише этот будущий наследник Витовта сидит на своём уделе, чем меньше подаёт признаков жизни, тем больше следует его опасаться. Князю не корона важна, но он хочет оторваться от Польши. Однажды признав этот край с Русью независимым, мы навсегда его потеряем. Идея Витовта возродится в Сигизмунде, в этом незнакомом, скрытном человеке, но пане большого ума и энергии.

Ягайлло качался, как всегда под впечатлением того, что угнетало, меняя мнение ради спокойствия, для того, чтобы откупиться от борьбы, для которой сил ему не хватало.

Прибывшие ожидаемые литовские послы, Рамбольд и Гастольд, с покорностью, с какой обязаны были предстать перед Ягайллой, но с твёрдостью, наказанной Витовтом, объявили совету и королю, что всё-таки их господин решил принять корону.

Король их сам не принимал, не хотел видеть лично, посольство приняли в присутствии всего совета, а Збышек, которому всегда хватало мужества, отвечал им гордо от имени короля и Польши, что раз Витовт всё-таки решил иметь корону, они также чуть ли не силой будут сопротивляться этому, не боясь даже войны для поддержки прав своего пана.

В Литве, может, рассчитывали на то, что Витольдово решение наведёт страху; оно нашло твёрдый отпор.

Во время этой аудиенции, когда Рамбольд с Гастольдом стояли перед королём, в открытых дверях другой комнаты показалась Сонька так, чтобы её могли видеть, и слушала отповедь. Гастольд, у которого были тут с польскими панами родственные связи и были приятели, мог надеяться, что с ним будут говорить конфиденциально и обсуждать этот вопрос.

Руки обоих послов были полны подарков и обещаний, но никто к ним не повернулся, никто наедине видеть их не хотел.

Найдя там приём не холодный, но отталкивающий, долго там не пребывая, посланцы князя уехали.

В Кракове не спали. Послали в Рим, прося папского увещевания в адрес Витовта, а поскольку Сигизмунд угрожал прислать корону и письма какой-нибудь дорогой, перекрыли границы, тракты, пути, чтобы они пройти не могли.

Король, видя, что жена к прежней совместной жизни не вернётся, грустный, собирался уже в обычное путешествие в Мехов, в Великопольшу, а оттуда в Вислицу и Сандомир, когда в одно утро к лежащему ещё в постели, по привычке, к старости всё более упрямому, вошла королева, неся на руках Казимира.

Во время пребывания её мужа она всегда старалась, хоть жить с ним не могла, показывать ему весёлое лицо и никогда малейшим выговором и напоминанием о прошлом не раздражать.

Сев у кровати, когда он обратил к ней и к ребёнку более весёлый взгляд, Сонька сказала:

– Вы едете туда, где к вам будет съезжаться много людей, где легко их заполучить и исправить зло, которое случилось в Ленчице.

Напоминание о рассечённом пергаменте вырвало у короля вздох. Была это одна из болезнейших минут его жизни, которую привыкший к безграничной воле Ягайлло простить и забыть не мог.

Звон этих бунтарских, дерзких сабель ещё звучал в его ушах, он вздрогнул.

– Пока вы живы, вашему старшему сыну, – говорила дальше королева, – нужно обеспечить преемственность. Позже её будет трудней добиваться. Ещё сегодня говорят о мазовецких князьях и о своих Пястах, как о тех, кто имеет наравне с нашими детьми права на трон.

– Шляхта хочет новых привилегий, – произнёс король со вздохом, – а и так достаточно их имеет, чтобы нам покоя не давать и скипетр из рук вырывать.

– Гарантируйте им сохранении старых прав, с которыми останутся, а епископ выхлопочет, что этим удовлетворятся, – говорила королева мягко. – Иначе не факт, что он получит наследство… а когда и в Литве Свидригайлло и Сигизмунд его ждут, что же останется твоим детям?

Король вздохнул.

– Дайте им, чего хотят, – добросила королева, – король, который даёт, также может отобрать… если