начал расспрашивать Грегора, что это было, какая несправедливость могла довести народ до такого отчаяния.

Для успокоения Владислава Грегор не нашёл лучшего средства, как всё дело обратить в шутку.

– Милостивый пане, – сказал он, – для черни это вопрос денег. Это дело пойдёт к судьям и будет разрешено. Разве было бы по-рыцарски выступать против такой толпы! Половина этих людей не знала, зачем туда тиснулась.

– А! Эти крики, – воскликнул Владислав, – так меня разволновали… Было в них что-то, взывающее к бою. Когда же я дождусь того, что смогу сесть на коня и выйти в поле!

– Слишком рано! – ответил Грегор из Санока грустно.

Так окончилось ничем это волнение, которое только доказало королеве, епископу и Грегору, что молодого пана долго на Вавеле в безопасности не смогут удержать. Его так кормили рыцарскими хрониками и рассказами, что теперь преждевременно разгоревшийся пыл нужно было гасить и смягчать.

Королева Сонька, когда прошёл страх, радовалась, видя в сыне это нетерпение и готовность к действию.

Грегор, который за всем наблюдал, заметил разницу впечатления и расположения в двух братьях. Младший на несколько лет Казимир всю эту историю понял совсем иначе.

Его охватил гнев на бунтовщиков. Он совсем не думал о том, чтобы против них выступить, но возмущался на буянов и кричал, чтобы их силой разогнали прочь.

Для Владислава всё, что обещало войну, было желанным, Казимир не понимал в подчинённых непослушание и произвол.

Брови его стягивались, но энергия подростка была молчаливой… Старший метался и много говорил, это его очень занимало, младший презрительным молчанием укрощал этот порыв, а спрошенный Владиславом, как бы он действовал, тот отвечал, что приказал бы разогнать толпу.

Едва это успокоилось и испуганный жупник и советники начали смягчать раздражение, привлекая к себе людей, когда новое и гораздо более грозное беспокойство вынудило епископа и Совет к поискам средств укрощения Спытка из Мелштына, Дерслава из Рытвиан и других, желающих подражать в Польше выходкам чешских гуситов.

Собирались вооружённые кучки, увеличивались нападения на земли духовенства, сам епископ не только пострадал от нападения, но среди этого хаоса к нему применили силу.

Наречённая его двоюродного брата, княжна Ядвига, была похищена и уведена Яном Кржижановским.

Нужно было, не допуская распространения беспорядка, пресечь эти выходки, чтобы не нарушили необходимое спокойствие. Для этой цели назначили съезд в Корчине.

Епископ Збышек по поводу этих событий не имел времени ближе вглядеться в то, что делалось в Кракове и около королевы.

Грегор из Санока, хотя ещё был не в кусре дел, из часто и тайно прибывающих сюда чехов, из посылок в Прагу, из сильного движения, какое окружало королеву Соньку, мог легко заключить, что слишком предусмотрительная в судьбе своих сыновей, она, должно быть, снова что-то предпринимает.

Наконец одного дня, когда, как было заведено, он обещал донести матери, чем занимался её сын, она сказала ему с сияющим лицом:

– Казке уже тринадцать лет. Не правда ли? Он выходит из детского возраста, о нём бы также нужно подумать, чтобы предсказание оправдалось. Мы должны добыть ему корону.

А когда магистр слушал в молчании, она добавила:

– Это ещё тайна, вы её не выдадите, а будете радоваться со мной. Всё это моя работа. Корона для Казка готовится…

Грегор поглядел с недоверием.

– Да, да, – подтвердила королева весело, – Казимир будет чешским королём, всё приготовлено. Пражцы и мои приятели в Чехии выберут его. Альбрехт не может править одновременно в двух королевствах, чехи не любят его. Отделывается от них губернаторами, они хотят иметь собственного пана… Да, – добавила она ещё раз, – выбор Казимира приготовлен, я в этом уверена…

– Милостивая пани, – отозвался Грегор, – я верю в то, что чехи могут выбрать нашего князя, но сумеют ли его удержать? Альбрехт не даст вырвать у себя чешскую корону, не защищая её. Затем, война…

– Да, её можно предвидеть, – прибавила королева, – но мы найдём силу, чтобы вести её. Нужен только один польский отряд, а чехи присоединятся к нему. Недовольных Альбрехтом больше, чем его друзей. Я всё обдумала, мы найдём деньги и людей.

После минутного раздумья Грегор осмелился спросить:

– Наш пастырь об этом уведомлён, и?..

Королева не дала ему докончить.

– Епископ Збышек? – нахмурилась она. – Нет, может, догадывается, но ни о чём ещё не знает; когда дело будет сделано, узнает, и должен будет смириться…

На минуту омрачённое лицо королевы вскоре прояснилось.

Она была ещё вся пронизана недавно полученными новостями.

– Я надеюсь, – прибавила она, обращаясь к Грегору, – что если я буду нуждаться в вашей помощи в этом деле…

Он поклонился, объявляя готовность. Вернувшись в свою комнату, он нашёл уже там Бедрика, который его ожидал.

Чех не признался ему ни в чем, но из речи было видно, что считал его поставленным в известность королевой. В конце концов был это человек скрытный, осторожный и больше созданный для подслушиваний, чем для разговоров.

Авторитет Грегора, его ум и знания уже в дороге произвели на него большое впечатление и пробудили уважение.

После нескольких равнодушно брошенных вопросов и ответов Бедрик ловко направил речь на молодых сыновей королевы. Было очевидно, что рад был понять их характер.

– Наш король, – сказал ему Грегор, – это рыцарский парень, который вздыхает только по тому, чтобы выйти в поле и показать себя героем. Об этом думает и мечтает, говорит и грезит… Сердце имеет доброе, характер – щедрый и открытый. Каким будет королём во время мира… каким паном для своего народа, это только будущие годы могут показать. Знаю то, что он благородный, милосердный, и такой же щедрый и неосторожный в раздаче того, что имеет, как отец.

Бедрик внимательно слушал.

– А младший? – спросил он.

– Этого я меньше знаю, – говорил Грегор, – и, как о младшем, ничего нельзя заранее предрешать. Есть в характере братьев сходство и различие. Казимир больше замкнут в себе, молчалив, более сильной воли, может, будет более энергичного характера, чем брат, но с добрым сердцем, и панская щедрость та же самая.

Из них двоих, – добавил Грегор, – мне нет необходимости сохранять в тайне своё мнение, некоторый героизм показывает больше старший, но младший будет более деятельней править, и если годится делать вывод из юношеских начинаний, сквозь чужие глаза он смотреть не захочет, не стерпит преобладания над собой панов и Совета.

Бедрик покрутил головой, слушая.

– У нас, – говорил магистр дальше, – где паны привыкли принимать большое участие в правлении, потому что Ягайлло в течение долгого времени вполне на них полагался, когда и теперь не король, а те паны делают всё, что хотят, и всю