кто слушал его. Он заказал блинчики и норовил втянуть па и ма в разговоры о спасении души, а потом рассказал нам с тобой две шутки, одну за другой, обе отвратные, насчет индейцев, мексиканцев, азиатов, и коричневых, и чернокожих, и вообще всех, кто не такие, как он. Я еще удивился, он что, не заметил, что мы тоже не такие, как он? Наверное, был подслеповатый. А вообще, да, у него на носу сидели очки с толстенными стеклами. Или, не знаю, может, и заметил и потому пошутил с нами свои уродские шутки. Хорошо, ему принесли завтрак, он сразу и заткнулся. Отрезал огромный кус масла и вилкой размазал по блинам и пристал к нам, типа, откуда мы. Ма ему наврала с три короба, что мы французы и приехали из Парижа.

Когда мы вернулись в машину, ты выдала абсолютно лучшую из этих твоих шуток про тук-тук, кто там, и па ее не понял, потому что она была наполовину по-испански, зато ма поняла, и я тоже, потому что я тоже понимаю по-испански:

Тук-тук!

Кто там?

Пэрис![87]

Какой такой Пэрис?

Па-ре-се ке ба а йовер![88]

Мы с ма так хохотали, что ты захотела еще раз блеснуть и рассказала свою вторую по остроумности шутку, вот какую:

Что тук-тук шутка говорит другой шутке?

И мы спросили: что?

И ты ответила: тук-тук.

И мы такие: кто там?

А ты говоришь: тук-тук!

Тогда мы снова: кто там?

А ты снова свое: тук-тук!

Наверное, мы с ма целую минуту не въезжали, а потом до нас дошло, и засмеялись самым настоящим веселым смехом, а ты смотрела в окно и улыбалась, и вид у тебя был ужасно гордый собой, и ты собралась было засунуть в рот большой палец, но в этот раз передумала.

ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ПУНКТ

В тот день после завтрака мы ужасно долго ехали без остановки, я думал, что сдохну. Но я так радовался, что мы уехали из того городишки, где куча кошек и этот старикашка с крестом на галстуке, что даже не ныл, ни одного разочка. В машине ма читала на своем телефоне новости и какие-то зачитывала вслух для па, там говорилось о потерянных детях, что они благополучно вернулись в свои страны и в аэропортах им подарили воздушные шарики. Голос у ма звучал сердито, когда она читала про шарики, а почему, я не понял. Она-то тоже покупала нам с тобой воздушные шарики. Мы шли вниз по улице до магазина, и каждый получал по шарику, настоящему, наполненному гелием, и ма писала на них маркером наши имена. Когда мы шли домой, я держал свой шарик за нитку и всегда играл в игру, хотя не уверен, считается ли это за игру, я прикидывался, что это не я держу шарик, а, наоборот, шарик держит меня. Может, это и не настоящая игра, а просто у меня было такое чувство. Потом проходило несколько дней, и, как мы ни старались спасти наши шарики, они все равно начинали сдуваться и слонялись по дому сами по себе, совсем как мамина мама, ты ее не помнишь, потому что еще совсем крошка была, а она только раз погостила у нас в Нью-Йорке, а потом умерла. Но пока не умерла, она тоже обычно слонялась по дому из комнаты в комнату, и жаловалась, и вздыхала, и стонала, но чаще всего молчала и вроде как делалась все меньше и меньше. И шарики, которые нам покупала ма, тоже летали все ниже и ниже, точно как она, и все ближе к полу, пока в какой-нибудь день мы не находили их под стулом или где-нибудь в углу, и наши имена на них были совсем сморщенные и малюсенькие.

Потом мы наконец-то остановились в городе купить еду, потому что в эту ночь, а может, и в следующую мы собирались ночевать в Бурро-Маунтинс[89], в одном доме, ма его нашла в интернете и сняла для нас в аренду. Город, где мы остановились для покупок, назывался Силвер-Сити[90], и па сказал тебе, что он построен из настоящего серебра, только серебро специально спрятали под слоями краски, чтобы враги не пришли и не поутаскивали город по частям. Ты прямо загорелась этим серебром, и, пока мы шли по улицам, а потом в супермаркете туда-сюда вдоль рядов, тебе везде мерещилось спрятанное серебро, даже во всех банках с консервированными бобами, и в бутылке «Виндекса» для чистки стекол, и даже в коробке с фрут лупсами[91], которые ты упорно называла фрутилупис, как их называет ма, но я подозревал, что ты только притворяешься, что разглядела в них намеки на серебро, потому что хотела, чтобы ма с па купили их тебе, и это указывало, что ты сообразительнее, чем они думали.

Потом мы поехали дальше и скоро добрались до Бурро-Маунтинс, еще был день и светло – для разнообразия, – и это меня радовало, потому что обычно мы доезжали до места ночевки совсем под вечер или вообще затемно, и нас с тобой тут же отправляли в постели, из-за чего я подозревал, что па с ма хотят побыстрее от нас отделаться, а не побыть с нами. В этот раз мы приехали на место в разгар дня. Двое очень старых стариков, женщина и мужчина, оба в ковбойских шляпах, провели нас в маленький пыльный домик, думаю, он был из глины. Они показали нам две спальни, малюсенький туалет между ними, потом еще кухню, гостиную и обеденный стол. Они двигались страшно медленно и страшно подробно все объясняли, их воркотня нас с тобой совсем достала. Они передали па с ма ключи, долго рассказывали, что как работает и чего нельзя делать, и показали, где лежат карты с маршрутами и туристические палки, если мы пойдем в горы, а потом спросили, нужно ли нам еще что-нибудь и остались ли у нас какие-нибудь вопросы, и ма, к счастью, сказала, что нет, и тогда они наконец убрались.

Па с ма выбрали себе спальню, и мы с тобой стали жаловаться, почему у них у каждого по кровати в их спальне, а нам с тобой опять ютиться на одной, но они наругались на нас, и мы больше не жаловались. И все равно очень радовались, что для разнообразия остановились не в мотеле, не в какой-то захудалой гостинице и не в этих «кроватях плюс завтраках». Мы помогли им распаковать часть вещей, а они дали нам воды и снеков, а себе открыли пиво и сели на веранду с видом на горный хребет. Мы с тобой немного поизучали дом, но он был такой маленький, что изучать-то в нем было почти нечего. На кухне за холодильником мы с тобой нашли пару мухобоек и вынесли их на веранду показать па с ма. Мы предложили им, что перебьем всех мух, пускай они не беспокоятся, и сказали, что возьмем всего по центику за муху, и они согласились. Охотиться на мух оказалось труднее, чем мы думали, они там тучами летали. Стоило нам прибить одну, как на ее место откуда ни возьмись слеталось по десятку новых. Совсем как в видеоигре винтажной.

Па и ма сказали, что им нужно вздремнуть, и ушли в дом, а мы с тобой тем временем собирали вокруг дома камни и голыши и брались за них очень осторожно, вдруг под каким-нибудь сидит скорпион, и нам даже хотелось, чтобы там сидел скорпион, и в то же время не хотелось обнаружить никакого скорпиона. Все камни и все голыши мы складывали в ведро, которое нашли сбоку от дома возле мусорных баков, а потом разложили их по столу. Когда мы выложили на столе все камни и голыши, ты на них посмотрела и сказала, что они совсем как черепахи в Саргассовом море, о которых я тебе рассказывал. Я спросил почему, потому как не догонял, о чем ты, а ты сказала, потому что, потому что посмотри, как все эти черепахи тут плавают, и ты была права, голыши, если смотреть сверху, очень походили на черепашьи панцири.

Потом нам эта игра надоела, к тому же мы с тобой проголодались, и мы пошли на кухню и там нашли помидоры и соль, и я научил тебя, как правильно откусывать от помидора и каждый раз перед тем солить, и тебе очень даже понравилось, хотя ты всегда терпеть не могла эти помидоры.

АРХИВ

Немного позже ты по ошибке убила вместо мухи стрекозу и разревелась прямо в три ручья слез. Я старался убедить тебя, что ничего ты ее не убила, а она сама умерла ровно в тот момент, когда ты ее поймала в пустую банку, и, наверное, так оно и было, потому что стрекоза просто застыла в банке и все равно оставалась очень прекрасной, даже притом что была совершенно мертвая, и ее крылышки были расправлены, и казалось, что она летит не двигаясь. И было непохоже, чтобы она поранилась. Все части ее