В конце концов все отправились в зал смотреть фильм. Выслушали речи главы «Ренессанс Филмз» Стивена Эванса и Кена. Во второй раз фильм показался мне даже более трогательным. Думаю все-таки, что Майкл Китон и Бен немного не тянут, но Эм ошеломительно хороша (разумеется), а Кен сказочно мил и остроумен. Противно, что на меня повлияла критика: во время просмотра я начал замечать недочеты в освещении и поведении массовки. Да и здоровье, хохот и веселость Брайана Блесседа теперь немного действуют мне на нервы. Тем не менее фильм чудесный, а как приняла его публика! Весь зал поднялся на ноги и аплодировал чуть ли не вечность. Самая настоящая спонтанная стоячая овация. Стыдно сказать, я заплакал. Кен действительно фантастический человек.

Затем состоялся прием в ресторане «Планета Голливуд», куда я не заглядывал со времени его открытия — эксцентричной вечеринки с участием Брюса Уиллиса, Шварценеггера и проч. Родители все еще взволнованы и веселы. Ричард Брайерс, едва ли не добрейший во вселенной человек, подошел и разговаривал с ними лет сто. Для него они были единственными в ресторане интересными людьми. Хочется верить, я не из тех, кто постоянно озирается по сторонам, но умею отдавать, подобно Дикки Б, все мое внимание тем, с кем беседую. Родители мои уж точно умеют. Единственное отличие Дикки от них в том, что ему приходится немного придерживать язык: обычно каждая его фраза — стреляет ли он сигарету или любуется зданием — начинается со слов: «В лоб твою мать, любовь моя». После него мы немного поговорили с Ричардом Кёртисом и Эммой Фрейд, а затем нас пригласили в зал, за стол, заказанный Кеном и Эм. Я долго разговаривал с членом парламента Полом Боутенгом, веселым, одетым отчасти пугающе. Поболтал немного с Плоскозадым[70]и его любовником Марком, получившим недавно в Нью-Йорке премию «Драма Деск». Они познакомились годы назад на представлении «Меня и моей девочки»[71]. Довольно трогательно. Появился, хоть он и перенес недавно операцию, Дэн Паттерсон. У Энтони Эндрюса до нелепости мелкие ручки и ножки (звучит как стишок) плюс смехотворные ужимки а‑ля принц Чарлз, но в остальном он человечек очаровательный. Был там еще невероятно изысканный молодой блондин, с которым я обменялся улыбками.

Примерно в половине второго мне удалось увести родителей, и мы улизнули домой. Когда мы вышли на улицу, у ресторана все еще стояла огромная толпа. Пришлось, прежде чем нам удалось убраться, много фотографироваться и раздавать автографы.

Возвращаюсь в сегодняшний день. Встал около девяти, попрощался с М и П и присоединился к Хью на очередной озвучке. Радиореклама «Альянс и Лестер». Накупил на Тотнем-Корт-роуд кучу суспензориев, спортивных костюмов и прочего — готовлюсь к Грейшотту. Вернувшись домой, посмотрел видео, фильм под названием «Оголенный провод», объявленный «безответственным». Он рассказывает о двух геях (оба — ВИЧ-положительные), решивших послать все на свете к чертям и мотающихся по Штатам, трахаясь и стреляя. Своего рода «Генри. Портрет серийного убийцы» для крутых геев. Остроумный, аккуратно сделанный фильм, несмотря на отвратительную фонограмму. В три отправился в Сохо, заглянул в «Граучо», где Саймон Белл (сюрприз, сюрприз) помогал бару сводить концы с концами; выпил пару бокалов вина и отвалил в студию «Магмастерс» на предмет следующей озвучки.

Позвонил Джонни Сешнсу узнать, не хочет ли он заглянуть этим вечером в Вест-Энд, оказалось, что он пригласил к обеду каких-то старых приятелей, да и жена против, и потому я решил посидеть дома с бутылкой «Флери» и кое-какими фильмами. Только что досмотрел начальный эпизод «Суини», теперь надо решить, смотреть ли следующий. Но завтра, ха! завтра мир увидит нового Стивена. Работящего, сосредоточенного, непьющего, сочиняющего роман Стивена.

Позвонила, чтобы попрощаться, Джо Лори. Пока меня здесь не будет, ее новая малышка уже переберется в ясли. Джо сказала, что у Кима все хорошо, просто он смертельно устал. Однако когда-нибудь, когда-нибудь мне придется услышать: Ким заболел, и я сразу пойму, что это «заболел» означает. Поверить невозможно. Черт, ему 35, и в нем сидит бомба с часовым механизмом. Все остальное просто игра случая — «Франкенштейн», отношения с Аластером, которые кажутся такими хорошими. Блевать хочется, верно? Боже, истреби СПИД.

Весело провел час, сочиняя записки для брата Роджера, который будет жить в квартире с женой и моими племянниками Беном и Уильямом. Договорился с управляющим «Планеты Голливуд», что они смогут проходить туда без очереди, по моей особой «карточке знаменитости» (во как!), которую я им оставляю.

Указал на карте, где он, этот ресторан, и где — ближайшие магазины. Надеюсь, они хорошо проведут время.

Суббота, 28 августа 1993 — Грейшотт-Холл, Суррей

Ну, скажу я вам.

Грейшотт-Холл когда-то был, по-видимому, домом Альфреда, лорда Теннисона, теперь здесь «санаторий» с минеральными водами, банями, спортивными залами, гольфом, теннисом, бадминтоном (это начинает походить на монолог Лакки из «В ожидании Годо»), плавательными бассейнами, бильярдом, скрэбблом, бриджем и бог знает чем еще.

Приехав к ленчу, я оказался в помещении, называемом, как впоследствии выяснилось, «Залом легкой диеты», — непомерное обилие салатов и вареных цыплят. В 1.30 у меня состоялось свидание с «Лиз», которая измерила мое давление, взвесила меня (16 стоунов с хвостиком, вот гадость) и спросила, какие «процедуры» мне потребуются. Здесь все — процедуры. Если переспишь с официантом, это назовут «эротической процедурой». Выпивку (алкогольная процедура) здесь не подносят, да оно и к лучшему, имеется курительная с карточными столами и прочим, которая не выглядит надменно необитаемой, что неплохо. Ни на какие особые процедуры я записываться не стал, хотя пробовал когда-то рефлексотерапию и нашел ее расслабляющей и прекрасной. Можно также пройти — на авось — курс курительной гипнотерапии. Еще здесь есть мужской «косметолог», который обучает вас правильному бритью. Если вдуматься, никто и никогда не учил меня отскабливать мою физиономию, и, шут его знает, может, я всю жизнь делал это неправильно. В общую цену, 150 фунтов в день[72], включены «тепловые процедуры» (парилка, термокамера или сауна) и шведский массаж. Все это похоже на санаторий «Лесной» из «Никогда не говори “никогда”»[73], только роскоши поменьше. Я выбрал «глубокий внутримышечный массаж», обещающий — завтра в 10.00 утра — болезненные ощущения.

На самом деле, вполне приятное место. Населяют его главным образом женщины. Здесь можно весь день разгуливать в халате или спортивном костюме, это даже поощряется, стало быть, никаких формальностей ожидать не приходится — благодать. Полагаю, приезжают сюда те, кого и следует ожидать в подобных местах, — богатые тоттериджские евреи, жены управленцев, тощие девицы, которые определенно в здешнем режиме не нуждаются. Комнату я получил довольно спартанскую. После полудня попросил, чтобы мне дали люкс, если таковой найдется. Так или иначе, я уже взялся за роман, ради чего, будем смотреть правде в лицо, сюда и приехал. Не знаю… я и вправду не знаю. Надо будет, деваться некуда, составить его план. А по части планов я слаб. Никогда не составлял их ни для статей, ни для кембриджских и школьных эссе, а вот теперь придется. В нем так много сюжетных линий. Роман должен рассказывать о самоосвобождении, если это не слишком кошмарное слово, а не о герое, Теде Уоллесе (так, во всяком случае, его зовут сейчас, хотя меня начинает раздражать необходимость уклоняться от неизящного said Ted[74]), — все будут думать, что это книга о нем, а она, скорее, о тех, кто его окружает. Он поэт и знает, что поэзия — штука хтоническая, а отнюдь не небесная. Она творится из земли и воды, не из воздуха и огня. По-видимому, роман будет говорить и о Чистоте, о Путях Благодати и о всяких до жути скучных, обрыдлых брайдсхедских делах. Однако это не моя проблема, моя проблема — структура. Я должен найти способ соединения прошлого с настоящим и подобающим образом вводить в роман действующих лиц.