Окно на втором этаже распахнулось, и всклокоченный Сырцов явил себя для того, чтобы укорить прекрасных дев:

— И орут, и орут!

— Жора, тебя Дед зовет! — объявила настырная Ксения.

— Это для меня он Дед, а для тебя, пигалица, Александр Иванович. Дарья, когда шашлык будет готов?

— Через десять минут.

— Шашлыки поедим, а тогда пойдем.

— Жорка, он рассердится, — предупредила Ксения.

— Я-то не рассердился, когда в семь часов он, не слушая, прогнал меня.

— Ему про тебя по телефону Махов все рассказал. Чего тебя слушать!

— Так на кой ляд ему я?

— Чтобы ты его слушал.

— Ладно. Пожру и пойду. Ксюша, а ты шашлыка хочешь?

— Хочу, — без стеснения призналась Ксюша.

…Дарью с собой не взяли, не ее эти дела. Обратный путь Ксения держала по мягкой траве у палисадов. Окончательно проснувшийся Сырцов был бодр и энергичен до того, что, сам не замечая как, вырвался вперед. Опомнился, обернулся и выразил недовольство:

— Не отставай!

Ксюша нагнала его, сказала тихо и решительно:

— Ты, Жора, вчера убил человека.

— Откуда знаешь? — быстро спросил Сырцов.

— Я подслушала телефонный разговор Александра Ивановича с Маховым. Но не в этом дело. Дело в том, что ты вчера убил человека. И в том, что ты сегодня улыбчив и жизнерадостен, как всегда.

Они остановились, зло уставившись в глаза друг другу.

— И ты в ужасе и гневе, что я такое чудовище. Долго же ты ждала, чтобы высказаться.

— Я простодушную и добрую Дарью пожалела.

— Почему же простодушная и добрая Дарья не в ужасе и гневе? Ведь ей тоже известно, что я убил.

— Не знаю, — растерянно ответила Ксения.

— А я знаю. Потому что она уже была в ужасе и гневе, когда с двенадцатого этажа смотрела, как меня пытались убить. Я был бы неулыбчив и нежизнерадостен сегодня только в одном случае. Если бы этот подонок Хунхуз убил меня.

— А совесть тебя не мучает? Ведь есть определенные моральные нормы… — уже без убежденности пролепетала Ксения.

— Как же с твоими моральными нормами, дорогая моя подружка? Ты без колебаний подслушала чужой телефонный разговор. И тебя не мучает совесть?

Они примирительно улыбнулись друг другу.

— Ты — дурак, Жорка, — любовно посмеялась она.

Сырцов поднялся на три ступеньки и замер в дверях от неожиданности. На террасе, удобно устроившись в разнообразной плетеной мебели, ждали его Роман Казарян, Алик Спиридонов, Витька Кузьминский и, естественно, хозяева: Дед Смирнов и его верная подруга Лидия Сергеевна. Сырцов все-таки нашелся. Спросил ядовито:

— Очередной совет в Филях?

— Барклая де Толли — Леньку Махова дождемся и начнем, — нашелся Смирнов-Кутузов. Только здешний Кутузов был хромой, а не одноглазый. — Хотя можно и без него. Давай рассказывай.

— А что рассказывать? Вам все ваш Барклай по телефону рассказал.

— Он не рассказал, — въедливо поправил обидчивого ученика Дед. — Он изложил факты. Ты же расскажешь нам об ощущениях.

— Во залудил! — восхитился Кузьминский.

— Плохо тебя отметелили там, в подъезде, писатель. Я бы даже сказал: недостаточно, — парировал Смирнов. И Сырцову: — Что это было, Жора?

— Я считаю, подстава, Александр Иванович, дерзкая подстава.

— Жора, почему ты стоишь? — строго вмешалась Лидия Сергеевна. Сырцов покорно уселся в качалку, предусмотрительно для него оставленную. Покачался слегка.

— Покачался? — поинтересовался Дед. Сырцов поспешно снял ноги с качалкиной приступочки и уперся подошвами в пол. Качалка притихла. — Тогда излагай. Почему ты считаешь, что подстава?

— Я слышал четыре выстрела. Сначала один и через маленькую паузу еще три. Криминалисты же считают, что Хунхуз стрелял всего лишь трижды.

— Они, скорее всего, считали по обойме, — вступил в разговор Казарян. — А если четвертый был в стволе?

— В обойме недоставало двух патронов. Что было три выстрела, определили по найденным гильзам. Это первый вопрос. Вопрос второй. Зачем меня окликнул Хунхуз? Скорее всего, чтобы я на мгновенье замер от неожиданности. Вопрос третий. Кому понадобилось, чтобы я хоть на секунду стал неподвижен? Для меня ответ однозначен: снайперу, который и произвел первый выстрел.

— Не смеши, Жора, — сказал Казарян. — Снайпер бы не промахнулся.

— А кто говорит, что он стрелял на поражение? — азартно задал вопрос Сырцов. — Он хотел, чтобы на поражение стрелял я. Услышав первый выстрел и видя, что я не упал, Хунхуз начал палить и палил до тех пор, пока я его не уложил. Он каратист, убивал только руками, пистолет для него — чужая игрушка. Шансы, что он меня застрелит, были минимальные. А что застрелю его я — почти стопроцентные. Я спасался, я обязан был стрелять на поражение. Я и выстрелил. Хунхуза подвели под мою пулю.

— Звучит убедительно, — согласился Казарян. — Но смысл подставы?.. Объясни.

За Сырцова объяснил Смирнов:

— Те, кто устроили подставу, и не собирались убирать Жорку вот так, в открытую. Понимали, если это произойдет — будет такой милицейский бредень, что опасность попасть в сети для них немалая. Безопаснее рубить концы. А один из последних концов — Хунхуз этот самый. Как безопаснее? Чужими руками. Кто убил Хунхуза? Спасавший свою жизнь от выстрелов негодяя частный детектив Георгий Сырцов, действовавший строго в порядке допустимой самообороны. Довольны и менты — копать не надо, довольны и те, кто эту подставу сочинил. Жора, я правильно изложил?

— В точку, Александр Иванович.

Наконец-то заговорил мрачно молчавший до этого Спиридонов:

— Теперь на очереди мой так называемый коллега — господин Убежко?

— Да нет, — живо откликнулся Сырцов. — Там тупик.

— Не понял, — признался Спиридонов.

— Этого сратого Убежко использовали втемную, общаясь с ним только заочно. Он для них не представляет никакой опасности. Я его трепал как раз перед любовным свиданием с Хунхузом.

— Ты где гаденыша прихватил? — оживился заскучавший было Кузьминский.

— Да на этом сейшене, на котором «Молодая Россия» объявилась.

— Ну и как, поймал драйв? Расскажи, что там было. Хоть телевидение слегка об этом живописало, но хочется услышать очевидца.

— Мамочка, не отвлекайтесь, — осадил бывшего зятя Спиридонов. — Жора, следовательно, все возможности выйти на заказчиков через криминал исчерпаны?

— Полностью, — признался Сырцов. — Я, вероятно, где-то всерьез навалял. Они регулярно опережали меня.

— Не прибедняйся, — осудил Смирнов. — При таких исходных тебе пришлось действовать, по сути, вслепую. Ты отработал профессионально, Жора.