– Как интеллигентный человек, никогда не кривящий душой, скажите, пожалуйста, вам понравилось на Мальте?

Теперь у Офи дернулось веко.

– Где? – осипшим голосом осведомилась она.

Мне стало совсем противно.

– Давайте сократим вводную часть, – хмуро попросил Григорий. – Могу показать данные о пересечении вами границы. А также о получении шенгенской визы на пять лет. Летите в конце января на Мальту? А когда назад? Обратный билет почему-то не приобрели.

Офелия стиснула губы. Я решила, что настал мой черед.

– Вам привет от Клавдии Петровны и Семена Кузьмича.

Сестра Анатоля перевела дух.

– Я не знакома с этими людьми и не понимаю, по какому праву вы мне тут устроили допрос.

– Ну, что вы, – нежно прокурлыкал Пономарев, – у нас просто дружеская беседа, ни протокола, ни вызова в полицию. У меня возникла пара-тройка вопросов, и мне показалось более предпочтительным задать их вам в приватной обстановке. Но если вы настаиваете, давайте перейдем в служебное помещение. Правда, у отделения дежурят папарацци, они вас заметят и тут же растиражируют новость, причем наврут с три короба.

– Охотно верю, что вы забыли про смотрителя кладбища и его жену, – заявила я. – Однако вы ведь иногда бываете на погосте в Малинкине? Там похоронена Аня, жена Севы.

– Ах, эти, старик со старухой… – процедила Офелия. – Да, я виделась с ними, естественно, имена позабыла.

– А куклу Суок? – спросила я. – Помните ее?

Офелия вцепилась пальцами в край стола.

– Кого?

– Да ладно вам, мы поднимали плиту! – выпалила я. – Прошло чуть больше года со дня похорон игрушки, но она и ее одежда выполнены из какого-то искусственного материала, а синтетика не гниет, не разлагается и представляет большую проблему для человечества, ее крайне трудно утилизировать.

– Чем вам помешал Сева? – спросил Гриша.

Офелия вскочила и снова свалилась на стул.

– Вы полагаете, что я убила племянника? Я? С ума сошли! Я не способна на такое злодейство!

– Только что вы говорили о неприятии лжи, – напомнила я, – а сами беззастенчиво врали. Вы не ездили на конференции, не ложились на операцию по удалению аппендицита, а летали на Мальту. Сева узнал об этом и решил шантажировать вас? Затребовал денег за молчание, и вам пришлось его убить? И зачем вы хоронили куклу?

– Боже мой, конечно нет, – залепетала Офи, отвечая на два первых моих вопроса. – Суок не имеет ни малейшего отношения к трагической кончине Севы. Вообще никакого. Да, я не очень любила племянника, но никогда не желала его смерти. Кукла… Это совсем другая история, поверьте.

– Рассказывайте, – коротко приказал Григорий.

– При всех? – возмутилась Офелия. – Пусть они уйдут!

– Боюсь, у вас нет права диктовать условия, – мрачно заметил Пономарев. – Если будете молчать, придется вас задержать и доставить в отделение, а там, как я уже упоминал, ждут журналисты с камерами. Ахнуть не успеете, как ваше фото появится в ближайшем выпуске новостей. Ваш выбор.

– Хорошо, хорошо, – согласилась Офи, – лучше останемся тут. Но дайте честное слово, что никогда, никому, ни единым словом, ну…

– Если это ваша личная тайна, и она никак не связана с убийством Всеволода, то ни грамм информации не покинет стены моей квартиры, – пообещал следователь. – Так, девочки?

– Да, – в унисон ответили мы с Тоней.

Офелия выпрямилась.

– Ладно. Но придется начать издалека.

– Хоть со времен динозавров, – благодушно разрешил Пономарев, – у нас куча свободного времени.

– Очень надеюсь, что вы меня поймете, – жалобным голосом завела директриса. – Моя жизнь настоящая драма. Я обожала нашу маму, а она, умирая, потребовала от меня и Пени: «Дочери, поклянитесь на иконе, что всегда будете слушать старшего брата. Он умный, гениальный, достиг успеха в жизни, но пойдет дальше. А вы глупенькие, можете попасть в лапы злых мужиков, и я на том свете с ума сойду». Ну и что мне оставалось делать?

Офелия обвела нас пристальным взглядом.

– Анатолю, когда мамочка умерла, исполнилось двадцать шесть лет, он получил высшее образование, играл в театре, снискал первый успех, ему дали квартирку в Ковалеве, маленькую однушку, но со всеми удобствами. А мы с мамой и Пени жили в деревне Аносино. Теперь ее нет, а тогда она была убогим местом. Изба наша развалюха, туалет на огороде, колодец в конце улицы, зимой электричества, считайте, нет, вечно его отключают, о газе мы и не мечтали, готовили в печке. Чтобы помыться, ехали в райцентр, в баню, летом в сараюшке освежались. Когда мама скончалась, мне тринадцать стукнуло, Пени восемь. Разве выживут две девчонки в деревне? Мы от счастья чуть не умерли, когда брат нас к себе взял. Вошли в его квартиру и онемели. Ванная с горячей водой и душем. На кухне газ. Батареи горячие. Телефон. Унитаз! Мы на него сначала садиться боялись, вдруг этакую красоту запачкаем.

Офелия мрачно усмехнулась.

– Рай, да и только. И в школу Анатоль нас прямо рядом с домом определил. Раньше мы с Пени вскакивали в пять утра и через лес шесть километров неслись. Зима, весна, осень – без разницы. А в Ковалеве не жизнь, а малина, раньше семи можно не просыпаться. Мы не верили своему счастью. Со временем понятно стало, какую брат нам роль отвел: мы стали его прислугой. Я готовила, стирала, гладила, Пени за продуктами бегала, квартиру убирала. Спали мы на кухне на полу, на матрасе, а Анатоль жил в комнате. Брат часто компании собирал. Сидят у него приятели, курят, пьют, мы с Пени колбасой вертимся, жратву подаем, тарелки приносим-уносим. Спать лечь нельзя, гости часто часов до трех галдели. А когда уходили, наша задача была в мгновение ока комнату Анатоля проветрить, полы помыть, спать ему постелить. Если что брату не понравится – скажем, невкусный я пирог испекла – или Пени плохо скатерть накрахмалила, – жди беды. Он оплеух надает и заорет: «Бездельницы, дармоедки косорукие! Отправлю-ка я вас в Аносино, не умеете в городе жить!» Ой, как мы боялись снова в убогой избе очутиться… После взбучки готовы были у брата в квартире пыль языком слизывать. А еще Анатоль любил женщин. Подружки менялись часто, кое-кто оставался ночевать, и упаси нас Бог очередной шалаве утром на глаза попасться.

Офи махнула рукой.

– Мы превратились в его рабынь. Ни одного ласкового слова не слышали, только ругань. Справедливости ради надо заметить, что я не очень хорошо училась, но не по лености или скудоумию, а из-за отсутствия нормальной базы знаний. В нашей деревенской школе слабый педсостав был, в Ковалеве учителя на голову выше. Начнут объяснять, я три четверти слов не понимаю. Ну не говорили мне ничего подобного ранее! Пени легче пришлось, она пошла в городе в третий класс, а я в седьмой. Сестра через год всех догнала, а у меня одни двойки да колы. Анатоль как глянет в мой дневник, так за ремень хватается. В конце концов он меня в педучилище определил. Я его окончила, преподавала в младших классах, поступила без отрыва, так сказать, от производства в институт и стала карабкаться по служебной лестнице в гору. А Пени получила диплом библиотечного техникума. Думаете, Анатоль нами был доволен? Как же! Все твердил: «Дуры твердолобые, Аносино вас ждет. Не позорьте меня, я известный человек, а вы мой стыд».