их (и платить офицерам такое же жалованье, как и своим), также они могли использовать труд военнопленных, но только если работы не были «слишком обременительными» и «не должны иметь никакого отношения к военным действиям»[251]. Как мы уже видели, никто из воюющих сторон не соблюдал этих ограничений, и в результате жалобы на жестокости и другие нарушения международного права оставались пустыми спекуляциями. Обвинения в том, что противная сторона расстреливала сдавшихся в плен, множились день ото дня, а газеты и комиссии по расследованию сообщали о проявлениях антигуманности и суровых условиях заключения в отношении множества пленных.

Самая заметная и чаще всего нарушаемая статья Гаагской конвенции касалась использования труда военнопленных. В 1915 году Германия отошла от первоначальной стратегии интернирования, приняв стратегию эксплуатации. 15 (28) января 1915 года Военное министерство выпустило инструкции касательно назначения военнопленных в трудовые команды, а к апрелю их стали массово использовать в шахтах и на других промышленных предприятиях. К осени из-за нехватки рабочей силы по всей Германии экономические стратеги начали применять труд военнопленных повсеместно, в больших и малых концернах, в городах и на полях [Lentsen 1998: 130-131]. С точки зрения правительства, экономические выгоды принудительного труда затмевали все прочие сложности вопроса военнопленных. В Австро-Венгрии «почти все» солдаты работали в трудовых бригадах с 6 утра и до заката[252]. Но через некоторое время их стали использовать не только в гражданской, но и в военной экономике, что прямо противоречило статье 6 Гаагской конвенции 1899 года. Они рыли окопы, чинили мосты и строили брустверы – это российские наблюдатели могли видеть (и видели) в свои бинокли[253]. Австро-Венгерская империя также использовала пленных на военных работах. Один инспектор отмечал, что почти все работы с физической инфраструктурой на Итальянском фронте выполняли русские военнопленные. Этих людей на целые месяцы забирали из лагерей, куда они возвращались только по причине пулевых ранений или болезней[254]. Военные работы были, по словам А. В. Романовой, «источником моральных страданий» и «худшим аспектом пребывания в плену». Обращение было хуже, солдаты понимали, что нарушают военную присягу, и зачастую им угрожала прямая опасность, когда командам приказывали натягивать колючую проволоку на Итальянском фронте[255].

Эти неприятные работы еще больше отягощались строгим контролем. Военнопленные работали по десять часов в день даже в обстоятельствах, когда частные компании, получившие их в наем, не требовали, чтобы они работали сутки напролет. Работодателей, любивших дешевый труд, предупреждали, что с ними разорвут контракты, если они будут слишком хорошо обращаться со своими рабочими [Нагорная 2010: 137]. Дисциплина была суровой: охранникам разрешали бить пленных и даже стрелять в тех, кто отказывался работать. Везде главенствовала мелкая тирания. В Австрии охранники применяли в качестве наказания «подвешивание» за каждые мелкие нарушения дисциплины в лагерях или трудовых командах. Пленным связывали ноги, затем руки за спиной и подвешивали за руки на кольцах. Человек оказывался в скрюченном состоянии, руки все время были вытянуты вверх по два часа кряду. Пленные считали такое использование «стрессовой ситуации» родом пытки, и инспекторы громко протестовали против подобной практики после посещения австрийских и венгерских лагерей в 1916 году[256].

Из этого правила сурового обращения имелось одно общее исключение – оно касалось пленных, приписанных к сельскохозяйственным работам. Помимо того, что они вообще были привлекательнее для многих русских солдат, выходцев из крестьян, надзор и дисциплина там были мягче, а условия существования намного лучше. Военнопленные в сельских районах находились рядом с источниками пропитания и меньше страдали от голода[257]. В лагерях голод был постоянной проблемой: еды было мало и она не отличалась хорошим качеством В Австрии военнопленные получали от 333 до 500 граммов хлеба в день и не имели возможности покупать дополнительно пищу (или табак) из-за существовавшей в стране системы пайков[258]. Напротив, многие из тех, кто работал на фермах, жили в деревнях у своих хозяев и ели с ними за одним столом. Вызывает удивление, сколько из них перебирались в опустевшие постели немецких фермеров, ушедших в солдаты. Вот одна, к сожалению, не очень репрезентативная статистика (по мужчинам, удерживаемым в плену до 1921 года в Касселе): 177 из 500 человек женились на местных женщинах, а еще у 32 человек были внебрачные дети [Нагорная 2010: 146]. В Австрии так страшились связей военнопленных с женщинами из местного населения, что последних наказывали даже за разговоры с пленными[259]. Эти относительно более мягкие условия для пленных в сельской местности распространялись на большинство солдат. К концу 1917 года 54 % русских военнопленных работали в сельском и лесном хозяйстве, по сравнению со всего 19 % в промышленности, 17 % в зонах боевых действий и 10 % (в основном офицеры), которые не несли трудовой повинности [Нагорная 2010: 129].

В России государство тоже начало эксплуатировать труд военнопленных. Уже в августе 1914 года Совет министров принял решение использовать их в трудовых бригадах в различных местах [Лемке 2003, 2: 301-302]. Некоторых отправляли в деревни, где их нанимали и часто принимали в местное сообщество. Сельскохозяйственные работы требовали все больше военнопленных, пока шла война, и российские власти увеличили их число с 295 до 460 тысяч в период с осени 1915 года до весны 1916 года. В целом в деревнях работало вдвое больше военнопленных, чем в промышленности [Rachamimov 2002: 108]. Это вызывало законное беспокойство у некоторых отсутствующих мужей и отцов: несколько тысяч немецких и австрийских военнопленных общались с русскими женщинами из местных. Один анекдот того времени в шутливой форме рассказывает об этой проблеме: русский солдат, вернувшись домой, увидел, что хозяйство в порядке, а жена нянчит младенца. Вместо того чтобы рассердиться, солдат похвалил немца за новорожденных поросят, телят, а заодно и за малыша [Rachamimov 2002: 109]. Конечно, такое бывало только в анекдотах. Ревность была гораздо более распространенной реакцией. Цензоры отмечали, что «в связи с назначением военнопленных на сельскохозяйственные работы, в письмах с фронта встречаются серьезные опасения, что этих пленных разместят по дворам отсутствующих нижних чинов и что эта совместная жизнь будет опасна для семейных нравов»[260]. Вхождение военнопленных в местные общины через сексуальные отношения стало еще одним свидетельством того, насколько схожим был опыт нахождения в плену по обе стороны фронта.

Нехватка рабочей силы и трудовая повинность

Даже огромное число военнопленных не могло удовлетворить потребности экономик, полностью переведенных на военные рельсы. Когда командующий Юго-Западным фронтом затребовал 120 000 военнопленных для работ во фронтовой