он встал, когда перевели под руку в другой номер, послушно пошел, велели сесть – молча сел.

Владимир Гаврилович остался в дверях, все еще опасаясь попыток к бегству, хоть и понимал, что, видимо, он не обладает информацией, необходимой для правильного восприятия происходящего. Револьвер тем не менее спрятал и теперь с немым вопросом, смешанным, как ему казалось, с укором, наблюдал за действиями своего скрытного помощника. Тот же снова поставил стул напротив Радкевича, снова оседлал его и спросил:

– Поговорим, Николай Владимирович?

Радкевич поднял глаза на Маршала:

– О чем?

– О ком. Об Агате. Или лучше называть ее Марией Карповной?

Радкевич мотнул головой:

– Не надо. Она хотела забыть это имя.

Маршал согласно кивнул:

– Давно вы знали о ее кровавом увлечении? – Радкевич снова принялся изучать узоры на ковре. – Николай Владимирович, вы поймите, что сейчас будет определяться, станем ли мы вас воспринимать как свидетеля или как соучастника. И ваша верность ее памяти играет против вас. Итак, когда вы узнали?

– Я начал подозревать, когда Зинаида Ильинична рассказала мне об убийстве своей детской подруги. И о той первой девушке, из Невы.

– Почему вы решили, что это Агата?

Радкевич снова замолчал, встал, посмотрел на Филиппова, потом на окно. Владимир Гаврилович медленно отодвинул полу пиджака, выразительно положил руку на рукоять револьвера.

– Успокойтесь, Владимир Гаврилович. Николаю Владимировичу некуда и незачем бежать. И пытаться себя убить, выпрыгнув из окна, вряд ли получится, господин Радкевич – второй этаж, под окнами кусты. Максимум поломаете ноги.

Радкевич снова посмотрел на Маршала.

– А вы давно знаете, что это она?

Константин Павлович указал на стоящий перед ним стул:

– Хорошо. Давайте договоримся так: я рассказываю хронологию своих изысканий, а вы потом меня поправляете или дополняете. Идет?

Радкевич сел, а Маршал, напротив, – встал, зашагал туда-сюда по комнате.

– Следует для начала сказать, что в вашей причастности к убийствам я не был уверен с самого начала. Вернее, нет. Когда выяснилось, что вы – тот самый Радкевич, матрос с «Мстислава» и постоялец ночлежки Макокина, я вас, конечно, подозревал. И ваше бегство эти подозрения укрепило. Но чем больше я размышлял, тем больше сомневался. Мы с Владимиром Гавриловичем были уверены, что убийца и нападавший на Зину – один и тот же человек. Эту уверенность подкрепил повтор фразы «Смерть красавицам» на стене в квартире, где убили нашего сотрудника Отрепьева. Но в то, что вы способны причинить Зинаиде Ильиничне вред, я не верил.

Из глаз Радкевича опять полились слезы.

– Однако также понятно мне было и то, что вы убийцу знаете. Или, вернее, он знает вас и даже использует ваше имя. Плюс нападения в балтийских портах, совпадающие с датами стоянок «Мстислава Удалого». Значит, убийца тоже был на корабле. И он не просто называл ваше имя, устраиваясь на ночлег. Он пытался имитировать вашу внешность. И тут я зашел в тупик: вы сбежали, а кроме вас никто мне помочь не мог. Слежка за «Квисисаной» ничего не давала.

Константин Павлович достал папиросы, предложил Радкевичу.

– Не курю. Я же говорил.

Маршал пожал плечами, закурил сам и продолжил:

– Оставалось ждать. Ваш портрет был у каждого филера, каждого дворника и городового, в кассах всех вокзалов и портов, даже «охранка» искала вас. Но вы не дали шанса никому из этих достойных людей получить за вас благодарности и награду – вы прислали Зине письмо.

– Письмо? Зинаиде Ильиничне? Я не…

– Да, теперь я знаю, что вы его не писали. Писала Агата. Но я так обрадовался, что даже не стал сличать почерки. А тогда я понял, что у вас есть сообщник в «Квисисане». Признаюсь, сперва я подумал на буфетчика: днем он мне говорит, что не узнает вас на фотографии, а через несколько часов нам приносят заказанные у него эклеры с письмом от вас. Какие еще можно было сделать выводы?

Он обернулся на Филиппова, тот согласно кивнул.

– Вечером я вернулся в ресторан, поговорил с Санькой. Тот так испугался перспективы оказаться в участке, что я засомневался, он ли это. Понятно, что я не поверил ему на слово и установил бы за ним наблюдение, но! Тут Агата показывает номер, явно намекающий на убийства проституток. И у меня как выключатель в голове щелкнул! Стихи! Сначала про «песни раненых дев нарумяненных»! А теперь это последнее стихотворение со строчкой «Смерть красавицам»! Она мне сказала, что прочитала ее в газетах. Но ни в одной газете об этом не упоминалось!

– Пока она переодевалась, я поговорил с администратором. Помните, Владимир Гаврилович, она заявила нам, что Анцыферова не было в «Квисисане» в ночь убийства Герус? И мы поверили ей на слово. Да и сам Анцыферов потом подтвердил ее слова. У бедняги действительность совсем перепуталась с пьяным туманом. Но в тетради администратора есть запись, что в ту ночь господин художник прогулял на втором этаже девяносто восемь рублей пятьдесят копеек, отдав лишь чаевые, основной же счет – в долг!

Филиппов уже забыл про Радкевича и не сводил глаз с помощника, а тот, закурив очередную папиросу, азартно продолжил:

– Но тогда я еще просто подозревал ее в пособничестве вам. Она, кстати, укрепила мои подозрения, помешав мне вас пристрелить там, в арке. Очень она старалась вас спасти.

У Радкевич опять заблестели глаза.

– Ночью я не мог уснуть, курил, размышлял. И пришел к простому, но невероятному, неправдоподобному выводу. Если убийца не вы, то тогда это Агата. Низкий голос, несуразная фигура с длинными ногами и руками, которую описывали свидетели, – все было очень похоже на ее последний сценический костюм. Плюс ходули. Когда меня чуть не убили, мне явно засветили по голове чем-то тяжелым. Я думал, что дубинкой, но вполне могли и ходулей. И еще я вспомнил пустой рукав, за который я тогда схватился.

Но не клеилось с покушениями в Риге и Кенигсберге. Как девушка могла оказаться на корабле? Женщин в команду не берут, это вам не круизный лайнер, не возит ни пассажиров, ни почту. Я решил наведаться в порт, поговорить с капитаном. Захватил и подаренную госпожой Серебряной фотокарточку – может, капитан видел вас вместе на берегу. Ну, встречи из рейса, проводы в поход. На обороте была надпись, и тут я наконец-то додумался сличить почерк из «вашего» письма Зинаиде Ильиничне с образцами. У Зины была короткая записка от вас, у меня – подписанная фотография Агаты. Увы, все что я выяснил, так это, что письмо писали не вы. На ее руку тоже было не похоже, ни буквы, ни наклон… Возможно, она