— Объясните, — сказал Стивенсон машинально.

— Ее отец был главным конструктором реактора, — доктор Пател прервался, словно сказал лишнего. Потом осторожно продолжил, — Она может что-то знать, может помочь заполнить пробелы.

— Нака в коме. Как вы собираетесь спросить ее?

В голосе командира звучал скепсис. Доктору Пателу было некомфортно говорить в присутствие Молчанова.

— Кома искусственная, а значит ее можно прервать.

— Это исключено, — сказал Молчанов.

Командир Стивенсон отвлекся от вычислений и взглянул на Молчанова.

— Она может умереть, — добавил Молчанов.

— Какова вероятность? — спросил Стивенсон.

— Человек — это не машина, — Молчанов обвел присутствующих взглядом. — У нее обширный отек мозга. Если ее разбудить она погибнет. А если выживет то превратиться в овощ.

Повисла пауза. Все обдумывали услышанное.

— Дельный совет дал док. Если не попробуем, ей вообще не продеться просыпаться, — сказал Покровский.

— Она сможет отвечать на вопросы или нет? — строго спросил доктор Пател.

— Скорее всего она не сможет дажепонять смысл вопросов, — ответил Молчанов.

Омар Дюпре никогда не даст на это согласие. Уж лучше пусть они взорвутся все вместе к чертям, но его работа должна быть выполнена безукоризненно.

Все замолчали и посмотрели на командира.

— Возможно, доктор вы правы и Нака что-то знает. Но это всего лишь предположение. Она была еще ребенком, когда ее отец погиб.

— Она много лет изучала этот реактор. Возможно ей удалось достать какие-то документы или схемы… Хоть что-то.

— Я не даю разрешения вывести ее из комы!

Молчанов незаметно подменил пустую баночку из-под таблеток на полную и удалился. Ему не хотелось участвовать и дальше в этой дискуссии.

В лаборатории доктора Патела было холодно, как в гранитной гробнице. Нака лежала укутанная толстым слоем одеял. В тусклом свете фонаря над ее головой громко дышал аппарат искусственной вентиляции легких. Даже на грани Нака каким-то невероятным образом сохраняла свое обаяние. Она была по настоящему красивой.

Молчанов гладил ее по холодной руке и рассказывал историю из детства. Ему было девять. Они жили в крохотной квартирке с одной комнатой. Отец работал научным сотрудником университета, мать подрабатывала тем, что сидела с соседскими детьми. Андрей часто проводил время у окна и наблюдал за мальчишками во дворе. Он мечтал также, как они рассекать по лужам на велосипедах, обливать с головы до ног девчонок в чистых сарафанчиках — ему хотелось чувствовать себя свободным, хозяином самому себе, ехать туда куда вздумается, сегодня быть в одном месте, а завтра уже в другом. Маленький Андрей понимал, что родители не могут позволить себе купить велосипед и о своей мечте не заикался. Однажды, вернувшись домой со школы, он увидел его. Не новый, местами в ржавчине, подкрашенный тут и там, но самый настоящий велосипед. Вместо того чтобы быстрее бежать на улицу, он долго обхаживал новый агрегат вокруг да около. Как говорил отец — «эмпирическим путем высчитывал вероятность успеха». На третий день, когда все нюансы были досконально продуманы в теории, он решился на первый практический эксперимент. Все получилось с первого раза, и он заколесил по окрестностям, как единоличный хозяин этого мира. Отец гордился сыном, а мама открыто ругалась за трату на «бесполезную игрушку».

Новые рентгеновские снимки не внушали оптимизма — отек оставался обширным. Возможно им самим осталось жить совсем недолго, даже мысль о том, чтобы бросить Наку была Молчанову отвратительна. И дело не в том, что он вынужден изображать врача, Нака стала ему дорога, как друг и он будет защищать ее до последнего вздоха.

Доктор Пател влетел в модуль почти беззвучно. Собрав в охапку какие-то приборы, он приблизился к Молчанову со спины и осмотрел Наку, словно музейный экспонат.

— Почему вы прогнали ее? — спросил Молчанов, не оборачиваясь.

Отвечать доктор не стал.

— Я знаю она не сама ушла из группы Террос, — сказал Молчанов. — Вы подделали отчет.

— Это было мое право.

— Вы знали, что она лишиться всего. Уничтожили ее карьеру.

Доктор Пател качнул головой в обе стороны, затем облизнул обсыхавшие губы.

— Ты ничего не знаешь, Андрей.

— Она любила вас, не так ли?

Доктор Пател смотрел на Наку пристально, как победитель на поверженного противника.

— Да.

— Она была совсем ребенком. Вы воспользовались ей, а потом выбросили на помойку.

— Я вернул ее туда откуда подобрал. Она обещала разрушить мою жизнь. Я защищал свою семью.

На последнем слове он дернулся, скрючился и схватился за бок, скривив лицо от боли.

— Я видел стенограмму совещания по утверждению дублера на место Чарли Хэнлона. Никто не хотел выбирать ее. Вы сказали, что не полетите сами, если ее не утвердят. Почему?

Доктор Пател с трудом выпрямился. Он дрожал и дышал рывками.

— Потому что она лучшая, — почти шёпотом сказал он.

Молчанов обернулся к Наке и погладил по голове. Доктор Пател принял таблетки и какое-то время молчал, приходя в себя. Затем заговорил томным и сдержанным голосом:

— Мария Кюри исследовала образцы урана и радия голыми руками. Ее открытия позволили обуздать атомную энергию, лечить неизлечимые болезни. Она не узнала об этом, погибла от лучевой болезни. Как и другие сотни и тысячи ученных жертвовавших собой ради науки. Это наша участь — рисковать всем, — доктор Пател указал в иллюминатор. — Наша цель там. Ты и я на пороге открытия о котором люди не могли и мечтать. Колебалась бы Мария Кюри на нашем месте? Пойми же если Нака успеет сообщить хоть что-то полезное, ее смерть не будет напрасной.

— Убирайтесь отсюда!

Доктор Пател улетел восвояси, ни сказав больше ни слова.

Молчанов еще долго сидел в раздумьях. Наблюдал за капельницей с седативным средством, поддерживающего Наку в состоянии искусственной комы. Позже он направился в купол.

«Звезда — прародитель жизни и жестокий убийца. Через несколько миллиардов лет, когда водород в ее недрах иссякнет, она расшириться в тысячу раз и поглотит Землю. А потом звезда взорвется и погибнет, как погибали миллиарды звезд-предков до нее. Из останков родятся новые звезды и новые планеты. И жизнь. Через миллиарды лет, новые люди, будут вновь исследовать эти пространства. Будут уверены, что они здесь первые и единственные. Они никогда не узнают о нас, ведь у космоса нет памяти, нет стены, на которой можно записать историю рода человеческого. Мы порождение звезд и их ископаемые останки. Беспомощные и бессильные жертвы, на маленькой голубой точке в бесконечном пространстве. Вот она, словно песчинка, на которой жили все известные гении и глупцы, полководцы и предатели, правители и рабы, почивавшие и умершие. Хомо сапиенс. Гордые собой, определившие грани разумного и присвоившие себе высшую ступень развития».